— Не удивлюсь, если вы скажете, что счетную машину он придумал именно тогда, — говорит Фило. — Я бы на его месте тоже постарался облегчить себе скучную возню с цифрами.

— Вся штука в том, что вы бы старались для себя, а Паскаль трудился для всего человечества, — язвит Мате.

Фило обиженно поджимает губы. Нет, он — человек не без юмора, понимает шутки, но… не тогда, когда они задевают его собственную священную особу.

Впрочем, долго сердиться он не умеет, и минуту спустя приятели мирно болтают о своих планах. Мате, как уже выяснилось, мечтает о встрече с Паскалем. Фило не терпится получить автограф великого Молье́ра[29].

— Как вы думаете, Мате, выгорит или не выгорит? — озабоченно спрашивает он. — Будет мне удача?

Тот пожимает плечами. Кто знает! Либо будет, либо нет…

— Либо дождик, либо снег, — подхватывает Фило (пословицы и поговорки — его очередное филологическое увлечение).

— Нет, нет, — возражает Мате, — этого я не говорил. Я сказал только «либо будет, либо нет».

Фило снисходительно улыбается. Что в лоб, что по лбу! С точки зрения словесника «либо будет, либо нет» и «либо дождик, либо снег» — две совершенно равнозначные фразы.

— Так то с точки зрения словесника, — едко возражает Мате, — но не с точки зрения теории вероятностей.

На лице у Фило появляется умиленное выражение. Последние слова напомнили ему давнюю встречу с Мате. Ведь знакомство их началось именно с разговора о теории вероятностей…

Но Мате не склонен к чувствительным воспоминаниям. Он только что убедился, что тогдашний разговор о теории вероятностей не был достаточно вразумительным. Иначе Фило никогда не сказал бы, что «либо будет, либо нет» и «либо дождик, либо снег» — одно и то же. Что значит «либо будет, либо нет»? Это значит, что мы ожидаем одного события и при этом возможны только два исхода: или, как говорят в Одессе, оно да произойдет или не произойдет. Зато выражение «либо дождик, либо снег» вовсе не предполагает двух исходов. Ведь здесь речь идет о погоде, а погода бывает разная. Помимо дождя и снега, есть в природе и град. К тому же может случиться ни то, ни другое, ни третье, а четвертое: погожий денек. Следовательно, можно уже ожидать не двух, а по крайней мере четырех исходов. Не говоря уж о том, что дождь, снег и град могут идти одновременно… Конечно, вероятности возможных исходов не одинаковы. Чтобы правильно вычислить каждую, надо учесть множество обстоятельств. Нередко для этого приходится рыться в специальных статистических справочниках. В случае с погодой, например, необходимо принять во внимание время года, местоположение, среднюю температуру, среднее количество осадков для данного времени и климата и так далее и тому подобное. Но на сей раз для пущей наглядности есть смысл упростить задачу: во-первых, принять все вероятные исходы за равновозможные; во-вторых, отбросить возможность их совмещения. И тогда в случае «либо дождик, либо снег» вероятность каждого исхода равна 1/4, в то время как в случае «либо будет, либо нет» она равна 1/2.

— Уж эти мне математики! — добродушно ворчит Фило. — Всё-то они переводят на числа.

Мате пожимает плечами. Ещё Лобачевский сказал, что числами можно выразить всё. Зачем же пренебрегать такой соблазнительной возможностью?

В глазах у Фило вспыхивают озорные огоньки. Ему, видите ли, тоже вздумалось заняться подсчетами. Он хочет узнать, чему равна сумма вероятностей в случаях «либо будет, либо нет» и «либо дождик, либо снег». Итог — самый для него неожиданный: и там и тут ответ — единица.

1/2 + 1/2 = 1;  1/4 + 1/4 + 1/4 + 1/4 = 1

Фило явно сбит с толку. Как же так? Вероятности разные, а сумма одна. Зато Мате — в восторге. Подумать только, его друг-филолог открыл одну из основных теорем теории вероятностей, известную, впрочем, уже в семнадцатом столетии. Для пущей научности остается представить ее в общем виде. Но это уж сущие пустяки. Обозначим вероятность того, что событие произойдет, латинской буквой р, а вероятность того, что оно не произойдет, через q. Тогда p + q= 1.

— Позвольте, — вскидывается Фило, — по-моему, тут что-то пропущено. Ведь предполагаемых событий может быть несколько, и у каждого своя вероятность: р1, р2, р3 и так далее. И значит, в общем виде формула выглядит так:

p1 + p2 + p3 + … + pn + q = 1.

— Если я этого не сказал, так только для того, чтобы не отбивать хлеб у вас, — иронизирует Мате, усердно метя пыльный пол пышноперой фетровой шляпой.

Он-то воображает, будто делает изысканный поклон, но Фило, глядя на него, с трудом сдерживает смех. Расхохотаться вслух ему не позволяет воспитание, и он поспешно отворачивается к окну. Мате воспринимает это как молчаливое приглашение взглянуть на город, и вот оба они стоят рядом и созерцают Париж.

Конечно, это еще не современный Париж, столько раз виденный в кино, и не Париж XIX века, знакомый Фило по романам Бальзака[30]. Но уже и не тот, средневековый, изображенный Гюго[31] в «Соборе Парижской богоматери». Людовик XIV, автор знаменитого изречения «Государство — это я!», неспроста прозван королем-солнцем. Он делает всё, чтобы подчеркнуть величие и непререкаемость королевской власти. Для его парадных процессий возникают стройные магистрали, возносятся мосты, обелиски, триумфальные арки. Лучшие архитекторы строят для него новые дворцы и переделывают старые, а прославленные скульпторы и художники украшают их великолепными статуями и пышной росписью.

Но кварталы бедноты по-прежнему грязны и убоги. Парижская нищета живуча. Ей суждено устоять и под натиском более поздних столетий, а уж сейчас, в середине семнадцатого, она попросту бьет в глаза… В общем, как это ни грустно, пока что Париж — пыльный, а по ночам — еще и темный город. В тесных извилистых улочках его притаилась опасность (здесь не в диковину недобрые встречи), и без вооруженных слуг с фонарями и факелами люди благоразумные из дому носа не кажут… Мате убежден, что несладко придется тут филоматикам. Одна планировка чего стоит! Не город, а муравьиный лабиринт. Тут, как говорится, сам черт ногу сломит!

Это последнее соображение заставляет Фило задуматься.