хочет опозориться перед королем?

— Да поняла я, — буркнула Пять Мешков. — Руками, словно белье полощешь, а ногами, словно писять хочешь, но не пускают. Дальше…

Бертран решил покинуть зал, чтобы поговорить с Гиосом. Разговор предстоял очень серьезный, поэтому он взял старика и вывел из зала.

— Что делать?! — вцепился Бертран в старческое тело, которое покачнулось от напора. — Бал уже завтра, а… а…

— И реверанс! — слышался гнусавый голос в приоткрытую дверь.

— Может, мне его сейчас свергнуть, а? — спросил Бертран, глядя в умные и понимающие глаза старика. — Не дожидаться, когда мы приедем на бал? Может, договорится с драконом, чтобы он напал на дворец во время бала? Так мы сможем сгладить конфуз? И потом все спишут на него?

Дверь приоткрылась, оттуда высунулся с треснувшими очками учитель. Теперь у него был треснутый еще и зуб.

— Мадам делаеф уфпефи, — отрапортовал он.

— Ну вот видите, не все так плохо, — улыбнулся старик, похлопав Бертрана по плечу.

— Она науифлафь делафь реферанфы. Тьфу… Только фто, — заметил учитель и сплюнул кусочек зуба. — Только моя рекомедафия. Пуфть она их делаеф подальфе от людей… И фам рекомедуефся фтоять от не подальфе….

— Ай! — словно в подтверждение послышались крики боли.

— У меня получается! — послышался радостный голос. — Я почти как благородная леди!

— И я фаф профу, фернитефь в фал, — попросил учитель. — Фейфяф будем рафучифать танфы. И нам офень фтрафно…

Глава сорок четвертая

Герцог великодушно махнул рукой, намекая, что мол, сейчас… А сам подошел к Гиосу и прошептал.

— Попробуй разузнать, что с ее матерью случилось, — прошептал герцог, а Гиос кивнул. — Поспрашивай у местных. Они наверняка знают.

— Как скажете, — вздохнул Гиос и стал спускаться по роскошной лестнице.

— Фпафибо, — вздохнул учитель в треснутых очках, прикрывая лицо платочком.

Герцог искренне не понимал, что такого убийственного может быть в реверансе. И ему самому стало очень интересно.

— Смотрите, как я умею! — бросилась к нему Пять Мешков, шелестя юбками. Она задрала их так, что секретов, пожалуй уже не осталось.

— Я вам фкафать, фтобы фы не поднимали юбфку, — заметил учитель с платком, постоянно чем–то цыкая во рту. — Это неприлифно! Юбфку мофно поднимать на фантиметр, и это уфе сфитаетфя конфом репутафии прилифной женфины.

— А где начало репутации приличной женщины? — поинтересовался Бертран, но ему никто не ответил.

Пять Мешков грациозно присела в реверансе. Юбки взметнулись вверх, а учитель, стоявший рядом, отпрыгнул словно кошка.

— Я надеюсь, вы умеете танцевать? — поинтересовался учитель с растрепанным париком.

— Конечно! — обиделась Пять Мешков, загибая тоненькие пальчики. — Я умею танцевать Дрыгудрыгу, Дохлую Ворону, Плясовую и Выкидоны! Хотите покажу?

И она вдруг запрыгала, как козочка, поднимая юбку и ловко переставляя ноги.

— Ну ноги шевелятся, это хорошо, — заметил один учитель со съехавшим париком, поглядывая на Бертрана.

— Ритм какой–то прослеживается, — заметил учитель с напухшей щекой.

— Фкорофть, — кивнул тот, что был в сломанных очках.

— Вот! — гордо подняла руки и юбку Пять Мешков, от чего стала похожа на тюльпан в панталонах. — Я лучше всех танцевала дохлую ворону во всей деревне! Шесть столов и три крышки гроба проломила, когда на кладбище тренировалась! Тут ведь какой фокус! Надобно так ногами выколачивать, чтоб аж в ушах звенело!

— А гавот, менуэт, полонез вы умеете? — спросил учитель с набухшей щекой. Он смотрелся, как однобокий хомячок.

— Полонез я могу! — вздохнула Пять Мешков, обмахиваясь юбками. — Нам рецепт заграничный привезли… Ма–йо–нез. Так вот, соседка готовила, всем понравилось. На поминках только ее ма–йо–нез и хвалили! А думаю, чем я хуже! И свой сделала! Только он у меня на пол упал! Но ничего, тоже съели! Даже добавки попросили! Я его полонезом назвала!

* * *

Быть благородной мадемуазелью проще простого!

Я ведь не знала, что когда бочку подымаешь, а у тебя ноги вместе сходятся, одна за другую заплетается и колени сгибаются, это называется реверансом!

А ходить нужно, словно по свинарнику. Чтобы не вступить никуда. А если вступила, то чтобы потом палочкой отодрать можно было. Танцы, так то вообще. Выспаться можно! Не то, что у нас, в Мэртоне. Танцы должны быть такими, чтобы соседняя деревня слышала! И чтобы потом с ног падать!

Мы же специально набойки железные у кузнеца заказываем, чтобы аж искры летели! Кузнец на девках целое состояние сделал. А одна не хотела платить, вот и женился!

А тут прямо как дохлая лебедушка плывешь себе и мусьекаешь на право и налево. Или мадамкаешь.

А еще эти учителя столичные. Ведут себя, как петухи на заборе. Один то, другой то, третий это. Тот, с очками мне моего петуха напоминает. Сварили которого. И который после смерти нам отомстил. Три дня валялись, встать не могли.

— Одного танца будет вполне достаточно, — заметил мой муж.

Ух, и ревнивый же он у меня! Все время коршуном вьется. Даже к швеям, и тем ревновал!

Но говорят, что раз ревнивый, значит, любить будет сильно, пока не прибьет от ревности. У нас девк, вон, парень от ревности ночью и прибил. Шла она по улочке нашей, а он на нее как бросится. Мы ей всем Мэртоном завидовали. Это ж надо, как крепко он ее любил, раз так осерчал! Все девки еще и мне завидовали. Говорили, что мы с ней очень похожи! Мартин говорил, что он просто перепутал. Думал, что это — я. А я так и поняла, что он в меня влюбился. А девка — то зазря пострадала.

Я почувствовала, как меня обнял муж и стал осторожно водить по залу. А потом меня закружили.

— Иииха! — закричала я, как принято у нас, в Мэртоне.

— Мадам, так не принято, — пояснили учителя, крича я другого конца зала.

Я уже поняла, что благородные веселиться не умеют.

И снова мы топтались с мужем, потом он опять меня куда–то вел, а потом снова закружил: «Ииииха!».

— Ну не могу я! У меня это непроизвольно вырывается! — пожала плечами я, рассматривая платье. Платье, конечно, неудобное. В нем корову не подоишь и есть не сготовишь. А по свинарнику самое то ходить! Ну раз принято, так принято. Вот в Мэртоне