Шрифт:
Закладка:
Внезапно на горизонте появилась огромная тень. Она выросла из пламени, а на горящий замок обрушился песок.
Все закашлялись, жмурясь и спасая глаза. Стоило герцогу открыть их, как он увидел дракона.
— Спасибо, — закричал Бертран, пока все вокруг кашляли нехорошими словами. Дракон схватил в лапы огромный кусок чего–то похожего на парусину и взмыл вверх. Бертран чуть не прослезился, глядя на единственного друга. Он честно узнать, где обустроился дракон. И если что — забрать его в замок. И плевать, что скажут на это его предки.
Через мгновенье герцог ворвался внутрь, видя обугленный котелок с чем–то горелым на дне. Дрова под котелком выгорели. Точно так же, как и занавески, и разделочный стол. Черные обугленные перекрытия торчали скелетом, а сквозь них виднелось небо.
Герцог вышел, слегка пошатываясь. Возле колодца валялись уставшие слуги. Один из них пил из ведра, утирая рукавом лицо.
— Вы ее нашли? — спросил осторожный Гиос.
— Нет, — произнес Бертран. Он был уверен, что с ней ничего не случилось.
— Горе — то какое, — послышались голоса, хотя по ним сложно было сказать, что они очень расстроены. — Совсем молодая была…
— Двадцать семь годиков, — произнес кто–то.
— Как двадцать семь? — спросил Бертран, вспоминая старый разговор. — Она говорила двадцать пять…
— Так она пару годков себе скосила. А то боялась, что на работу не возьмете! Это мне Мартин, братец ее сказал, когда я Мэртон ездил! Так и сказал, что потерпите, недолго вам осталось мучится! — заметил слуга. — Ей–то на самом деле двадцать семь вот–вот стукнет или стукнуло…
— Двадцать семь, — прошептал герцог, глядя на выгоревшее крыло замка. — Двадцать семь…
Он вспомнил, что ее мать умерла в двадцать семь… И в этот момент ему стало страшно. Герцог посмотрел на свои руки, которые еще недавно обнимали ее, а потом на горелую кухню.
— Так ведь она сказала, что вам хотела завтрак приготовить, — слышались голоса слуг, пока герцог стоял, пытаясь осознать, что он больше никогда не обнимет ее.
Впервые в жизни ему было так больно и пусто. Бертран стиснул зубы, а Гиос осторожно подошел к нему, положив старческую руку на плечо.
— Уйди, — хрипло произнес герцог, дернувшись, словно от ожога.
— Вы… — заметил Гиос, а Бертран бросил на него испепеляющий взгляд, намекающий на то, что пусть Гиос и любимый слуга, но если он будет продолжать в том же духе, то скоро уйдет на покой. Возможно даже на вечный.
И тут послышались шаги и какое–то мелодичное бормотание.
Бертран тут же обернулся, видя, как слуги начинают плакать в голос. В ворота преспокойненько вошла Пять Мешков с корзинкой в руках. В корзинке лежали какие–то травы. Герцог потерял дар речи, глядя на жену.
— Ой? Че? Чуток подгорело? — округлила она глаза, глядя на черные следы пожара.
Глава сороковая
Она забежала на то, что осталось от кухни, схватила все еще горячий котел с угольками и, ойкая, сняла его на глазах слуг и герцога. Обдувая пальцы и слегка пританцовывая, красавица достала уцелевшую каким–то чудом тарелку, обтерла ее чужим фартуком и высыпала на нее содержимое котла.
— Я же говорю, чуток подгорело, — объявила она, а кто–то за спиной герцога упал в обморок. Он даже не обернулся, узнать, кто это был. — Обычно подгорает сильнее.
Двое преждевременно поседевших слуг сделали шаг назад и посмотрели на Бертрана, как на палача.
— Но если украсить, то почти не чувствуется, — заметила она, раскладывая зелень по тарелке. — О! Да тут только слегка! Конечно всякие дорогущие блюда готовить не умею, но…
Бертран долго перерывал свой словарный запас в поисках подходящего слова. Но ему попадались то неприличные, то очень неприличные.
— Вот, — послышался голосок, а ему на тарелке поднесли завтрак. На фоне обгоревшей кухни, зияющей, как пустой старый череп выбитыми жаром окнами стояла пыльная красавица с треснувшей тарелкой в руках. С тарелки свисали зеленые ветки зелени. Раньше герцог было подумал, что он — козел, раз ему предлагают целый куст. Но сейчас со всей тарелки это было самое аппетитное.
— Ну попробуйте, — взмолилось прекраснейшее создание и посмотрело на тарелку. — Зато дешево! Знаете, какое это экономное блюдо!
Бертран поднял взгляд, видя выгоревшее крыло замка.
— Главное, быстро, дешево и просто! — нахваливала красавица, умоляя вкусить ее кулинарию.
Сделав над собой усилие, Бертран протянул руку и взял что–то похожее на уголек. Поймав на себе странные взгляды слуг он понял, что его авторитет растет с каждой секундой. А народная любовь скоро будет носить его на руках. Отступать было некуда. Глаза, которые умоляли его были очень красивыми. Желудок герцога, привыкшему к изысканным кушаньям, подскочил к горлу.
— Герой, — послышался шепот в толпе.
— Рисковый, — ответил кто–то из слуг, нервно сглатывая.
— Никогда еще не видел большего храбреца, — соглашался кто–то из задних рядов.
— Не герцог. А просто скала, — добавлял чей–то шепот.
— Про него пора легенды складывать, — прошептал кто–то сзади. Бертран потянул уголек к плотно сжатым губам. Глаза супруги озарились надеждой.
— Героические, — вдогонку пронесся шепот.
Бертран уговорил свои губы разжаться, а сам взял в рот что–то похожее на кузнечика, ставшего жертвой инквизитора. Похрустев угольной корочкой, он даже не пытался распробовать тонкие оттенки вкуса. А после того, как случайно распробовал, то единственной его мыслью было — прожевать быстрее!
— Просто карамелизировалось! — по слогам произнесла красавица слово, которое явно где–то слышала и запомнила.
Пока герцог не мог точно определить, что так задорно хрустит. Еда или его зубы.
— Я назову в честь него первенца, — послышался шепот среди слуг. — Пусть вырастет таким же храбрым и отчаянным, как наш герцог.
Бертран понял, что все ждут, когда он проглотит, поэтому сделал над собой усилие и не смотря на протесты желудка — проглотил.
— Вкусно? — спросило прекрасное создание.
— Очень, — согласился Бертран, кивая. — Очень вкусно…
По зрителям прокатился одобрительный рокот. Когда–то герцог мечтал, чтобы люди смотрели, как на героя. Мечта сбывалась.
— Ну, раз вкусно, — порозовела красавица. — Завтра я еще приготовлю!
— Не надо, — взмолился герцог, ласково глядя на жену. — Для этого есть слуги.
— Ну что ж такое! — возмутилась герцогиня.