в должность, он попросил короля сделать Питта военным секретарем; Георг II, все еще пылавший питтовским огнем, отказался. Пелхэм упорствовал; он описал Питта как «самого способного и полезного человека, который есть среди нас, действительно благородного и строго честного».82 Король уступил, и в 1746 году Питт вошел в состав министерства, сначала в качестве объединенного вице-казначея Ирландии, а затем в качестве генерал-майора войск. Эта должность по обычаю превратилась в шахту личного богатства: квартирмейстер забирал себе половину одного процента от всех субсидий, выделяемых парламентом иностранным принцам; и вкладывал под проценты, которые оставлял себе, большой остаток, остававшийся на счетах для оплаты войск. Питт отказывался брать больше, чем его официальное жалованье; когда король Сардинии заставил его принять подарок, равный обычному вычету из его субсидии, он отказался. Англия, которая долгое время считала такие привилегии нормальным приспособлением к природе человека, аплодировала аномальной честности Питта и с жадностью слушала его мольбы о создании Британии, которая будет властвовать над всем миром.

В июне 1755 года, без объявления войны, в Америке начались военные действия между Англией и Францией. В январе 1756 года Англия подписала договор с Пруссией. В мае Франция заключила оборонительный союз с Австрией. В ноябре Питт, теперь уже государственный секретарь, стал голосом и рукой Англии в Семилетней войне, которая определит карту Европы вплоть до Французской революции.

I. Ср. резюме лорда Биркенхеда: «Уиги пошли купаться, а Болингброк украл их одежду».43

II. По словам Горация Уолпола, когда Дженкинс умер, у него обнаружили два совершенно здоровых уха. Берк говорил о «басне про уши Дженкинса».47 По другой версии, ампутация была приписана пирату, который был наказан за это испанским правительством.48

ГЛАВА IV. Религия и философия

I. РЕЛИГИОЗНАЯ СИТУАЦИЯ

История восемнадцатого века в Западной Европе имела двойную тему: крах христианской религии, которая давала ей духовную и социальную поддержку. Государство и вера были связаны между собой взаимопомощью, и падение одного из них, казалось, влекло за собой падение другого в общей трагедии.

В обоих аспектах великих перемен Англия сыграла первую роль. На политической сцене ее Гражданская война 1642–49 годов на 147 лет опередила Французскую революцию, свергнув феодальную аристократию и обезглавив короля. В религиозной сфере деистическая критика христианства на полвека опередила вольтеровскую кампанию во Франции; материализм Гоббса на столетие опередил материализм Ла Меттри; «Трактат о человеческой природе» Юма (1739) и его эссе «О чудесах» (1748) опередили нападки французских философов на христианство в «Энциклопедии» (1751). Вольтер научился скептицизму во Франции — частично у английского изгнанника Болингброка — до приезда в Англию; но три года пребывания в Англии (1726–28) поразили его видом разлагающейся ортодоксии, униженного католицизма, протестантизма, распадающегося на слабые секты, и деистов, оспаривающих все в христианстве, кроме веры в Бога — именно тот вызов, который Вольтер должен был перенести во Францию. «Во Франции, — говорил Вольтер, — на меня смотрят как на человека, имеющего слишком мало религии; в Англии — как на человека, имеющего слишком много».1

Монтескье, посетив Англию в 1731 году, сообщил: «В Англии нет религии».2 Конечно, это было яркой гиперболой; в то самое время Джон и Чарльз Уэсли основывали методистское движение в Оксфорде. Но Монтескье, будучи аристократом, в основном общался с лордами и леди из пэрства или пера; и в этих кругах, говорит он, «если заходит речь о религии, все смеются».33 Это тоже кажется крайностью; но послушайте лорда Херви, который знал почти всех мужчин, женщин и девиантов в высших классах:

Эта басня о христианстве… теперь [1728 г.] была настолько взорвана в Англии, что любой человек, соответствующий моде или положению, почти так же стыдился бы называть себя христианином, как раньше он бы не признавал себя таковым. Даже женщины, гордившиеся своим пониманием, заботились о том, чтобы дать понять людям, что христианские предрассудки — это то, чем они презирают себя связывать».4

В этих возвышенных кругах и умах религия означала либо сонливость англиканской общины, либо «энтузиазм» диссидентских сект; а доктор Джонсон вскоре определит энтузиазм как «тщетную веру в частное откровение» — буквально «бога внутри». Установленная церковь потеряла лицо и влияние, поддержав Стюартов против Ганноверов и торжествующих вигов; теперь она подчинилась государству, а ее духовенство стало покорным иждивенцем правящего класса. Деревенский пастор был излюбленным объектом литературной сатиры и вульгарных насмешек; Филдинг чтил исключения в парсоне Адамсе. В церквях преобладали классовые различия; богатые занимали специальные скамьи у кафедры, торговцы сидели за ними, простой народ сидел или стоял сзади; а когда служба заканчивалась, простолюдины оставались на своих местах, пока их начальство с медленным достоинством выходило.5 В некоторых лондонских церквях, когда на богослужение приходило слишком много бедняков, прихожане с привилегиями убегали, закрывая за собой скамьи,6 и искали более свежий воздух.

Некоторые англиканские епископы, такие как Батлер, Беркли и Уорбертон, были людьми весьма образованными, а двое из них отличались прекрасным характером; но большинство представителей высшего духовенства, стремясь к повышению, играли в политику со скептиками и любовницами двора, а также проедали в роскоши доходы многих приходов. Епископ Чандлер, как нам рассказывают, заплатил 9000 фунтов стерлингов за продвижение из Личфилда в Дарем; епископ Уиллис из Винчестера, архиепископ Поттер из Кентербери, епископы Гибсон и Шерлок из Лондона умерли «позорно богатыми», некоторые из них стоили 100 000 фунтов стерлингов.7 Теккерею было не до них:

Я читал, что леди Ярмут [любовница Георга II] продала епископство одному священнику за 5000 фунтов стерлингов…. Был ли он единственным прелатом своего времени, которого привели в такие руки для посвящения? Когда я заглядываю в церковь Георга II St. James's, я вижу толпы ряс, шуршащих по задней лестнице придворных дам; незаметных священнослужителей, сующих кошельки им в руки; этого безбожного старого короля, зевающего под балдахином в своей Chapel Royal, пока капеллан перед ним рассуждает, [или] болтает на немецком… так громко, что священник… разрыдался на своей кафедре, потому что защитник веры и раздатчик епископств не слушал его!8

Признаком времени стало то, что «Установленная