ими на берегах озер Манитобы, гарантировала, что КГЗ не сможет монополизировать торговлю пушниной на Дальнем Западе. Однако британская компания, получая, видимо, столько мехов, сколько ей было нужно, не чувствовала для себя угрозы от продвижения французов.

С появлением на западе множества факторий изменился сам метод торговли мехами. Чтобы сократить затраты на экспансию, французская Корона во все больших масштабах передавала контроль за торговлей военным. Служба на Западе открывала финансовые возможности перед честолюбивыми молодыми аристократами, желавшими служить на дальних рубежах. Теперь они могли становиться партнерами купцов и вояжёров, которые должны были выплачивать вознаграждение или долю от своих прибылей в обмен на доступ к местной торговой монополии, находившейся в руках этих военных. Эти новые договоренности подрывали независимость вояжёров, которые прежде сами занимались торговлей. Постепенно люди, перетаскивавшие по суше и переправлявшие по воде товары по все удлинявшимся маршрутам между Монреалем торговыми факториями, превращались в наемных работников, которые получали жалованье от купцов и их партнеров-военных. На главных маршрутах появились более крупные каноэ. Некоторые из них достигали в длину 10 метров (33 фута) и имели команду из восьми гребцов. К 1730-м гг. даже место гребца в каноэ оговаривалось заранее; выше других оплачивались те, кто находился на носу и на корме, как выполнявшие наиболее ответственную работу.

Каждую весну от острова Монреаль отплывали флотилии этих каноэ. Те, кто отправлялся в самые короткие путешествия — в Мишилимакинак или в Детруа, — обычно возвращались к осени. Более длительные разъезды, а это была половина всех выездов из Монреаля, требовали от людей выполнения более долговременных обязательств, поскольку они часто уезжали осенью и проводили в Верхней стране две зимы. По мере того как в 1720—1730-х гг. сфера торговли на Западе расширялась и увеличивалось количество факторий, некоторые вояжёры стали там селиться. Они привозили с собой жен или женились на местных индейских женщинах. Так, семьи появились в Детруа, в Мишилимакинаке и в верховьях реки Миссисипи — регионе, известном как Страна иллинойсов. Другие вояжёры продолжали жить в Монреале, возвращаясь раз в несколько лет на сезон-другой в свои дома, где с хозяйством должны были в одиночку управляться их жены.

В эти годы, по всей видимости, во многом сложился колоритный образ жизни вояжёров с их культом силы и выносливости и соперничеством между «северными людьми» («hommes du nord»), зимовавшими далеко на Западе и питавшимися индейской пищей и пеммиканом, и «любителями свиного сала» («mangeurs de lard»), возвращавшимися каждую осень в Монреаль, чтобы есть соленую свинину. Вояжёры воспевались в песнях и народных преданиях, таких как «Заколдованное каноэ» («La chasse-galerie»), в котором, например, дьявол предложил перенести вояжёров вместе с их каноэ домой за одну ночь. Реальность была менее романтичной. По мере того как потребность в рабочих руках росла, мехоторговцы стали нанимать жителей за пределами острова Монреаль — некогда родины большинства вояжёров. После 1730 г. половина из подписавших договоры с торговцами пушниной называла себя абитанами, т. е. фермерами. Для большинства из них походы на Запад были временным занятием ради денег, и впоследствии они намеревались оставить эту деятельность, чтобы всецело посвятить себя фермерству. Вояжёры, которые вслед за своими отцами делали на торговле карьеру, все еще встречались, но экспансия явно вовлекала в эту сферу все большее число хуже обученных и менее энергичных сельских жителей.

В эпоху вояжёров появились метисы — группа, находившаяся «между» колонистами и аборигенами. Со времени Этьена Брюле всегда находились французы, которые входили в индейские общины и заключали «местный брак» («country marriage») с туземками. По сути, такие виды партнерства были жизненно важной частью альянсов, занимавшихся торговлей. В начальный период дети от таких браков становились полноправными членами аборигенного сообщества. Затем, когда в районе Великих озер появилось множество факторий мехоторговцев, вокруг них выросли постоянные селения с полуфранцузским-полуиндейским населением (подобно тому, как полушотландские и полуиндейские деревни появились вокруг факторий КГЗ). Плодами таких семейных связей стали метисы, т. е. полукровки, чья роль в пушном промысле отличалась от ролей и французов, и индейцев. По мере того как торговля пушной уходила все дальше на Северо-Запад, метисы перемещались вместе с ней, но на равнинах они становились фермерами и охотниками на бизонов, а также торговцами и вояжёрами. Постепенно они создали свой собственный диалект — «мичиф»[147], а их традиции и идентичность стали частью смешанной культуры мира мехоторговли.

Общество XVIII века

Мир, который сохранялся между Англией и Францией вплоть до 1740-х гг., способствовал процветанию всех североамериканских владений Франции. Французские колонии на островах Карибского моря использовали быстрый рост рабского населения, чтобы производить для Европы все возрастающее количество сахара; труд рабов также способствовал скромному достатку плантаторов Луизианы — переживавшей трудности новой колонии. Хорошо чувствовали себя рыбаки с побережья Атлантики и торговцы пушниной из Канады, а расширявшаяся коммерция начинала объединять колонии. Наконец-то появился устойчивый спрос на произведенные в Новой Франции излишки пшеницы, муки, овощей и древесины, в которых нуждались рыбаки Иль-Руайяля и жители рабовладельческих плантаций на островах Карибского моря. Больше кораблей стало приплывать в Квебек и покидать его; выросло речное судоходство, поскольку колонисты стали осваивать полуостров Гаспе и северный берег залива Св. Лаврентия. Цена на выращенную абитанами пшеницу начала, наконец, подниматься, как только открылись рынки сбыта для культур натуральных хозяйств, каковыми они всегда прежде являлись.

Население долины реки Св. Лаврентия, сокращавшееся из-за эпидемий и войн, быстро возобновило рост. Оно увеличилось с 15 тыс. человек в 1700 г. до 18 тыс. человек при заключении мира в 1713 г., удвоилось к 1730-м гг., достигнув 35 тыс. жителей, и вновь почти удвоилось к 1750-м. Иммиграция по-прежнему оставалась незначительной. К середине века большинство колонистов были потомками тех, кто сам родился в Канаде. Это постоянно растущее сельское население распространялось особенно быстро на равнинных плодородных землях в окрестностях Монреаля, хотя свободных мест еще хватало даже в районе города Квебек, где до сих пор проживало больше половины всех колонистов. Рост населения в конце концов сделал сеньории значимыми, по крайней мере для некоторых их владельцев. Корона начала жаловать новые сеньории в новых районах заселения, например в таких как Бос, расположенный к югу от города Квебека. Разрешение на получение земли в этих районах было дано колонистам из плотно заселенной долины Св. Лаврентия только после того, как сеньории там оказались распределенными.

С самого начала колонизации земля в Новой Франции расчищалась и вводилась в сельскохозяйственный оборот только в соответствии с темпом роста населения. Однако в первые десятилетия XVIII в. рост продукции канадских ферм почти в два раза обгонял рост численности сельских жителей. В определенной мере это