что ты воспользовалась страховой карточкой моей бабушки. Это – федеральное преступление. А еще ты взломала заднюю дверь моего дома, чтобы пожить в нем, когда твой трейлер сгорел. Это – проникновение со взломом и нарушение частной собственности. К тому же я могу сообщить властям, что ты – несовершеннолетняя и сбежала из дома. – Я сделал паузу. – Если, конечно, мы с тобой не договоримся.

Честно говоря, я сомневался, что какое-либо из этих деяний заинтересует полицию, разве что побег из дома, да и то не факт. Но так как дружеский и профессиональный подходы не сработали – возможно, подействует угроза. Я демонстративно вытащил из кармана телефон.

– Пожалуй, позвоню в полицию прямо сейчас. Послушай, если хочешь.

Келли снова отвернулась к телевизору, и я продолжил:

– Я довольно быстро обо всем догадался. Одного не знаю: как вы познакомились с дедушкой. Наверное, ты поздним вечером проходила мимо его дома? Шел дождь, или ты просто устала – и тут заметила амбар. Ты прокралась внутрь, увидела раскладушку и крепко заснула. Возможно, осталась еще на несколько ночей. В конце концов дедушка тебя обнаружил и, скорее всего, накормил. Может, даже разрешил переночевать в гостевой спальне. Он был добрейшим человеком. После этого ты стала ему доверять. А однажды нашла страховую карточку в коробке под кроватью. Потом ты помогла дедушке собрать мед, а когда он предложил Клоду нанять тебя на работу, воспользовалась страховым номером моей бабушки. Затем дедушка умер. Твой фургон сгорел, ты проникла в опустевший дом и жила там, пока не накопила на аренду нового трейлера. Ты ела сэндвичи с арахисовым маслом, варенье и яблоки, содержала дом в чистоте, а так как электричество отключили, вечерами зажигала свечи. Ну, я прав?

Девушка не ответила, однако ее изумленный взгляд подтвердил, что мои догадки близки к истине.

– Знаю, о чем ты сейчас мечтаешь, – продолжил я. – Сбежать отсюда, как только я выйду из палаты. Боюсь, в нынешнем состоянии ты далеко не уйдешь. К тому же я расскажу медсестрам, что именно ты задумала, а сам посижу внизу – спокойно дождусь полицейских. – Я сделал паузу, чтобы Келли обдумала услышанное, а затем постучал ручкой по бланку. – Есть и другой выход: ты подпишешь бумагу и останешься в больнице, пока не поправишься. Если выполнишь эти условия, я не вызову полицию.

Келли и пальцем не пошевелила. Тогда я снова взял мобильник.

– Мое терпение скоро иссякнет. – Я грозно посмотрел на девушку, чтобы она поняла: я не шучу.

И тут, к моему облегчению, Келли взяла ручку и расписалась в нижней части бланка.

– Я не крала карточку, – пробормотала она. – Ваш дедушка мне ее отдал.

Возможно, подумал я. А может, и нет.

– Откуда ты родом, Келли?

– Из Флориды, – выпалила она так быстро, что я сразу понял: откуда угодно, только не оттуда.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

Нашла дурака.

Вспомнив ее реакцию на вопрос о родителях, я осторожно поинтересовался:

– У тебя есть родственники? Я мог бы им позвонить.

– Нет, – отвернулась Келли. – У меня никого нет.

И снова я не поверил ни единому слову.

* * *

Я отнес подписанный бланк на сестринский пост, где мне пообещали подшить документ к медицинской карте Келли. Я узнал имена и расписание обхода ее лечащих врачей. Одна из докторов оказалась онкологом, что только усилило мою тревогу. Предупредив, что заеду попозже, чтобы поговорить с врачами, я вернулся в палату к Келли. Попытался ее разговорить, спросил о любимых книгах и фильмах и снова убедился, что мое общество ей неприятно.

Когда я вышел из больницы и пошлепал по лужам к своему внедорожнику, небо уже немного прояснилось. Дома я приготовил запоздалый обед, почитал про биопсию и трансплантацию костного мозга, а затем – чтобы убить время – позвонил недавно нанятому подрядчику. Я попросил его приступить к починке крыши, как только я уеду в Балтимор. Не всегда же полагаться на брезент.

Из головы не выходило вранье Келли – особенно про родственников. Не могла же она быть одна на белом свете! Я подозревал, что кто-то из родителей жив – а может, и оба. Положим, она не хочет с ними общаться, но есть ведь другие близкие? Братья и сестры, тети и дяди, дедушки и бабушки? Хотя бы любимый учитель или подруга? Кто-нибудь? Оказавшись в больнице, люди ищут поддержки; когда жизни что-то угрожает, стремление к близким становится неодолимым. Похоже, это заложено в человеческой природе. И если Келли отреклась от своих родных, они, должно быть, совершили нечто ужасное.

Конечно, и в семье люди сталкиваются с плохим обращением, а порой и с жестоким. В таком случае я понимал нежелание Келли общаться и видеться с близкими. Однако, в зависимости от вердикта онколога, упрямство в семейном вопросе могло стоить девушке жизни.

Вечерние часы тянулись медленно. Наконец пришло время возвращаться в больницу. Я ненадолго заехал в «Факторию» – выпить кофе и перекинуться парой слов с Клодом. Он, как и я, недоумевал, что творится с Келли и почему она не отвечает на вопросы врачей. О подмене страхового номера Клод ничего не сказал – скорее всего, ему об этом не сообщили.

Позже, уже заходя в больницу, я кое-что понял: с тех пор, как Келли сорвалась со стремянки, у меня прекратилась дрожь в пальцах, да и нервозность прошла. Я снова спал как младенец и чувствовал себя почти прежним. Похоже, пытаясь спасти Келли, я каким-то образом спас самого себя.

* * *

Обход врачей еще не начался, пришлось подождать. Большинство докторов вели частную практику в центре города и не приезжали в больницу, пока не примут последнего пациента. Дежурные медсестры описали мне Молли Ноблз, онколога Келли, как голубоглазую блондинку со стрижкой «боб» – женщину несомненно эффектную. Невролог же, по их словам, мог не прийти вовсе, так как уже делал обход утром.

Я ждал в лифтовом холле на третьем этаже. Наблюдая за проходившими людьми, я отметил, как расторопно медсестры снуют из одной палаты в другую. Мне всегда казалось, что медсестер недооценивают.

Прошло полчаса, затем час, но за пару лет ничегонеделанья я приноровился ждать. Один за другим из лифта вышли четверо врачей, правда не те, что нужно: я как заправский детектив сразу подметил, что все они были мужчинами.

Голубоглазая блондинка со стрижкой «боб» появилась позже: взгляд – обеспокоенный, в руках – медкарты.

– Доктор Ноблз? – Я встал со стула.

– Да? – повернулась она.

– Я хотел бы поговорить с вами о Келли. – Представившись, я сообщил, что пациентка подписала согласие о разглашении. – Понимаю, вы очень заняты, и больных, наверное, много, и все же нам нужно побеседовать.

– Вы ее близкий?

– Вроде того, – уклончиво ответил я. – Во всяком случае, сейчас.

– Вы хорошо ее знаете?

– Не очень. Я приходил к ней сегодня днем, но я не родственник. Она даже вряд ли считает меня другом. Тем