с Григорием? Собор отвечал: «как в других случаях поступили, так и теперь». После этого Тарасий объявил, что над Григорием тяготеет еще обвинение в гонении на исповедников иконопочитания. Если это верно, замечал патриарх, в таком случае правила повелевают: епископа, пресвитера и диакона, бьющего верных согрешающих или неверных и желающего этим устрашить их, низлагать, а тем более следует низлагать таких, как Григорий, который, говорят, преследовал людей богобоязненных. Собор согласился, что в случае справедливости обвинения, лежащего на Григории, с ним должно поступить по правилам. На это Григорий объявил: «ни один человек не обвинит, меня, чтобы я бил и наказывал кого — либо». И так как не было представлено никаких документальных доказательств виновности Григория, то собор милостиво положил: «пусть будет принят Григорий в свое место». Но партия строгих, которая заявила себя уже при суде над каявшимися епископами второго класса, не оставалось безмолвною и теперь. Игумен студийского в Константинополе монастыря, Савва потребовал, чтобы с Григорием поступили не как просто с заблуждающимся, но как с ересиархом, ибо он был в числе главных вожаков собора Копронимова иконоборческого. Возникли прения, но они кончились благополучно для Григория. Собор припомнил, что хотя Ювеналий архиепископ иерусалимский и был одним из предводителей собора разбойничьего монофизитского лжевселенского 449 г., однако же истинный Вселенский собор Халкидонский пощадил преступника. Тарасий, как это было и прежде, принял сторону кающегося; он сказал: «уже и прежде этот св. собор провозгласил, что следует принимать приходящих от ереси, если не низвергает их из сана какая — либо посторонняя причина». Собор вслед за Тарасием сказал: «мы все говорим тоже». «Благие соображения, высказанные в различных формах, святы». Возражение строгих осталось без последствий для Григория (Деян. VII. 188 –192). Воссоединение с церковью многих иконоборческих епископов было выражением торжества иконопочитания над заблуждением.

Вторым делом собора, после воссоединения иконоборцев с церковью, было выяснение истинного учения о почитании св. икон. Императорскою грамотою к собору и речью председателя его, патриарха Тарасия, допускалась на соборе полная свобода прений по вопросу об иконах, в видах полного и всестороннего обсуждения истины. Так в императорской грамоте было сказано отцам собора: «каждому из вас мы даем право без всякого опасения говорить все, что пожелает, чтобы исследование дела могло производиться как можно тщательнее, и чтобы истина была выяснена без всякого принуждения, да искоренится всякое разногласие между церквами и да соединит всех нас союз мира» (Деян. VII. 75). Патриарх столицы с своей стороны стоял на той же самой точке зрения; он говорил к отцам собора: «пусть, если это угодно Богу, предстанут и воспротивившиеся истине. Если они имеют что — либо возразить или сказать в свою защиту, то пусть скажут, потому что таким образом предмет исследования уяснится» (Деян. VII, 73). При таких условиях собор и приступил к выяснению истины иконопочитания.

Приступая к этому делу, Tapaсий говорил собору: «пророческое слово заповедует: на гору высоку взыйди, бла говествуй Сиону, возвыси глас твой, благовествуй Иерусалиму (Иса. 40, 9); поэтому мы, священные мужи, последуем этому пророческому повелению, будем проповедовать, возвысив наши голоса, и провозгласим мир кафолической церкви. Но как это сделать? Пусть будут принесены и прочтены пред нами для слушания книги (св. Писания), св. отцев и черпая из них пусть каждый наполняет свою паству» (Деян. VII. 228). Таким образом в противоположность лжевселенскому собору 754 года, который основывал свое учение об отмене иконопочитания по преимуществу на основании соображений рассудка, Никойский Вселенский собор для уяснения истины обращается к более прочному авторитету — богодухновенным и святоотеческим писаниям.

Сначала собор прочитывает и обсуждает те места из Священного писания, кои могли бы служить к подкреплению истины иконопочитания. Так прочтены были из книг Исход и Числа заповеди Бога Израилева о том, чтобы в скинии свидения устроены были сделанное из золота очистилище и человекообразные и крылатые херувимы, осеняющие кивот завета (Исх. 25, 1. 17. 22; Чис. 7, 88. 89). Прочтено было также весьма примечательное свидетельство из книги пр. Иезекииля. Пророк, описывая созерцаемый им в видении таинственный храм, так говорит об украшениях его: «от верха дверей, как внутри храма, так и снаружи и по всей стене кругом, внутри и снаружи были разные изображения. Сделаны были херувимы и пальмы: пальма между двумя херувимами и у каждого херувима два лица. С одной стороны обращено к пальме лице человеческое, а с другой к пальме лице львиное; так сделано во всем храме кругом. От пола до верха дверей сделаны были херувимы и пальмы, также и по стене храма» (Иезек. 41, 16–20). Из Нового завета в доказательство истины иконопочитания приведено было собором только одно место, именно из послания к Евреям, в котором упоминается о том, что в святилище и Святом святых в скинии устроены были светильник, трапеза, ковчег завета, херувимы, и что здесь находилась стамна с манною, и жезл Ааронов (9, 1–5). По прочтении указанных свидетельств из свящ. Писания, Тарасий сказал: «если ветхий завет имел херувимов, осеняющих святилище, то ямы будем иметь иконы Господа Иисуса Христа, Богородицы и святых Его, осеняющих алтарь». При этом один из отцев собора заметил о несправедливости нападок иконоборцев на православных за то, что они изображали херувимов, которые суть духи, сказав: «херувим, как прочитано, имел лице человеческое. Как же некоторые говорят: кто видел лице херувимское? хотя и говорится здесь о лице изваянном» (Деян. VII, 229–230).

После изложения свидетельств в пользу иконоупотребления, заимствованных из свящ. Писание, собор обращается к изучению бесчисленных свидетельств святоотеческих, утверждающих истину иконопочитания[180]. Прежде всего на соборе по преимуществу прочитаны были такие свидетельства из писаний св. отцев, которые говорил и о великом значении икон для воспитания духа человеческого. Когда прочитаны были свидетельства из сочинений Иоанна Златоуста о том, что он повсюду, встречал икону св. Мелетия — на улицах, на торжищах, на полях и на дорогах, отцы выразили свое мнение по вопросу об иконах в следующих отзывах. Один сказал: «если так говорит об иконах св. Иоанн Златоуст, то кто осмелится что-либо сказать против них?» Другой объявил: «жившие тогда (при Златоусте) чувствовали такую сильную любовь к этой иконе, что повсюду изображали икону св. Мелетия, за что отец чрезвычайно и хвалит их» (Д. VII, 233). Также прочитано было и другое свидетельство из того же Златоуста: «Я полюбил сделанную из воска картину» (икону). Патриарх, выслушав это свидетельство, заметил: «Если имеющий уста драгоценнее золота произнес: «Я полюбил восковое изображение, то что мы скажем о ненавидящих оное?» (Д. VII, 234). Особенно выразительно о глубоком действии на душу св. икон рассуждал Григорий Нисский.