— Напомни, почему я с тобой дружу? Кроме очевидного факта, что здесь от тебя никуда не деться.

— Всё просто, — ухмыльнулся Рэксволд. — Зависть.

— О как. Ну-ка, ну-ка. И чему же я завидую?

— Умению не лазить за словом в карман? Острому, как клинок, языку? Шикарному чувству юмора? Непобедимости? Прозорливости? Отчаянным, но действенным тактикам? Всё перечислять можно до рассвета. С таким, не то что дружить — рядом постоять приятно.

— Да-а-а… Куда уж мне, — улыбнулся Джон. — А скромности, часом, среди твоих достоинств не затесалось?

— Скромность? Что за зверь такой? А-а-а, видимо, это та штука, из-за которой вы с Лайлой так долго возвращались. Ведь, насколько я понял по рассказам, снорхов и ушастого вы встретили лишь на обратном пути. Ни то, ни другое много времени не отняло. Свистнувшая же медальон тварина сразу исчезла. Искать и догонять некого. В связи с этим у меня вопрос: а была ли она вообще? Где вы столько пропадали? Буран пережидали? Что-то мне подсказывает, вы посеяли вещицу там, где… кувыркались. Ну выпала из одежды, с кем не бывает. Как тебе такое наблюдение? Правда, я хорош?

В ответ на размышления следопыт накинул капюшон и больше не сказал ни слова.

— Обидчивый какой… — Рэксволд снова закашлялся и саданул по груди кулаком: ощущение инородного предмета порядком достало, а каждый удар сердца копил в горле едкое першение. — Даже если я чуток не угадал, вы по-любому темните. Все эти напряжённые переглядывания, зажатость в разговоре, будто обделались и забыли портки сменить… Думаешь, не заметно? Но вместо того, чтобы объяснить нормально, сочиняете всякую ерунду. Тоже мне друзья…

* * *

Словно предвидя, что впереди тесная еловая застава, луна опять спряталась за тучами. Сумрак сгустился. Стал похож на темноту, где оставить половину зрения на какой-нибудь ветке или ухнуть в провал — плёвое дело. Эрминия сразу же сбавила скорость, а Лайла посмотрела на заснеженный ствол упавшего дерева, совершенно неприметный для человеческого глаза:

— Поезжай левее. Иначе врежемся. Ещё немного… Вот так.

— Удобно, — наконец оценила одиннадцатую за час подсказку северянка.

— Никогда не думала, что буду штурманом… — заложив пустой рукав под бедро, вампирша грела себя и дремавшего за пазухой мефита колдовской руной. — Штурманом посреди океана стужи. Как же холодно…

— Уже замёрзла? Ты ещё зимы здесь не видела…

— И не собираюсь, — в тихом голосе Лайлы прорезались нотки возмущения.

— А это уж как свезёт. Когда тёмного пытать думаешь?

— По поводу камня телепортации? Завтра расспрошу. По крайней мере, постараюсь. Сегодня все заслужили отдых. Кроме меня. Буду стеречь ваш сон. Как ты говоришь, потом в дороге отосплюсь.

— Нет. Раскидаем дозор на всех. Этого, само собой, в расчёт не беру. Меняемся каждые два часа. Так останемся более-менее бодрыми. Гробдан-Гозар — край охотников. Тут зевать нельзя: быстро стрелой подавишься.

На снегу проступила мозаика лунного света — Эрминия подогнала оленя, и вскоре еловый лабиринт остался позади.

— Знакомые места… — северянка направила сани к треугольной ложбине у лесистого склона. — Коли память не изменяет, за тем холмом уже долина. На всякий случай приготовься медведя огнём отоварить.

— Хорошо… — Лайла тоскливо вздохнула. — Надеюсь, берлога окажется заброшенной. Мне претит вторгаться в чужое жилище и выгонять хозяина. На фоне магических агрессоров и обезумевших от войн людей, медведь, даже не знающий о нашем существовании, подобного не заслуживает.

— Ты слишком мягкая, — сухо ответила Эрминия. — И не практичная. Медведь — это здоровенная шкура, куча мяса и полезная желчь. Ещё вспоротый зверь может послужить неплохим укрытием. Пока не остынет. Я б и варга с удовольствием разделала, не будь он… В общем, неважно. Заруби себе на носу другое. Мы застряли на севере. И золото — последнее, что здесь ценится. Где-нибудь на Хладном Берегу — да. Но, поверь на слово, в Срединном Грондэнарке коготь медведя куда дороже самой тяжёлой монеты. Потому, если мишка отделается лишь палёной мордой и занятой берлогой, ему крупно повезло. А, чтобы маленько притопить никому ненужную жалость, я тебе расскажу, что остаётся от человека после встречи с шатуном…

— Не надо, Эрми. На сегодня мне впечатлений хватило, — вампирша обернулась на Джона, который ехал следом угрюмый, как ненастный день. Потом же пронзила взором хвойную сень: месяц вновь тонул в облаках, выглядывая из-за тучи ярким шипом розы.

* * *

— Мать твою, — схватился за борт Рэксволд: подъём в гору стал для него неожиданностью. — Мог бы и предупредить. Я чуть не свалился… — пленённый сумраком взор задержался на укрытом капюшоном затылке. — Хорош уже дуться, Джон. Ну, вспылил немного… Нервы шалят. Столько всего навалилось…

Следопыт уподоблялся морскому утёсу, всем своим видом олицетворяя незыблемость и безмолвие.

— Бесчувственная ты скотина, чёрт тебя дери, я отцом стану… — выдал ассасин приглушённый упрёк.

— Чего?.. — Джон повесил скептический взор на спину Эрминии. Затем скинул капюшон и оглянулся: — Врёшь?

Рэксволд помотал самодовольной ухмылкой:

— Что ни на есть правда… Эрми не против.

Монси Виррей однажды сказал: «Воздух — это валюта. Ею мы расплачиваемся за право быть услышанными. Буквально. Иногда, в силу скверных обстоятельств, грудная казна пустеет. И тогда вместе с меркнущим светом нас посещает многообразие мыслей. Всех, как на подбор, важных и нужных. Но случись так, что беда отступит, а казна восполнится, лишь часть из них облечётся в слова. Они и есть — те самые, остальное — попросту ничто. Учитесь отделять зёрна от плевел до прихода беды: второй шанс выпадет не всем».

Наверное, философ в чём-то прав, раз оба воина, едва не нашедшие смерть в пленительных бёдрах и чёрной шерсти, не стали обсуждать мрачные последствия удушений — с искорками юношеского восторга завели тихий разговор о будущем.

Не миновала приятная новость и Лайлу, которая чутко следила за запахами и звуками окружения. Она удивлённо поглядела на серьёзный профиль Эрминии: неужели Рэксволд всё-таки сумел растопить ледяное сердце? Спрятав улыбку за шарфом, вампирша уставилась вперёд. Однако радость была недолгой. Грядущий конец света. Он полностью перечёркивал надежду на счастье друзей. Возможно, долгожданному чаду даже не суждено родиться — поникший взор сполз на скачущий круп оленя. Чувство вины утащило душу в омут отчаяния, откуда выплыл неоспоримый факт: Лайла не могла уберечь близких от того, что натворила.

Шойсу же редко беспокоили терзания, однако сомнения копились углистыми червями в пепельной яме. Внезапная доброта круглоухих походила на капкан для бдительности. Разрешили сесть у костра. Поделились едой. Ничего не попросили взамен… И вот он едет на причудливой конструкции между бежевой и серой животинами. Последнюю вообще не ясно зачем привязали за спиной: сопение и постоянное бульканье напоминали звуки бесчешуйной шинкисанды, которая возбудилась при виде добычи и расправила полукругом все свои восемь лап. От прыжка такой хищницы и копьё не спасёт. Представив облепленное ядовитыми присосками тело, Шойсу снова оглянулся. Никакой шинкисанды — всё та же заплесневелая серая скотина. Странно, но, за исключением крылатого зверька огнерукой, здесь все животные покрыты плесенью. Иногда чрезмерно колосистой, как у тех белых шустряков. И, скорее всего, заразной. Ещё свежо воспоминание о кальвантийской гнилице, унёсшей тысячи жизней на окраинах грота и частично проредившей столицу. Потому иномирец не понял, зачем ему подсунули окоченевший труп бежевой скотины, такой же, что волочила каждую конструкцию. Уж ни заразой ли задумали ослабить? Чтобы опять пленить. Едва караван тронулся, Шойсу взял копьё и спихнул труп за борт.

* * *

Лесистые холмы раздвинула залитая лунным светом долина. По ней зигзагом тянулось замёрзшее озеро. В глазах сразу же зарябило от белёсых глыб вздыбленного льда — точно старинное кладбище с косыми надгробиями, щедро припорошенное вьюгой.

Странники не стали спускаться в долину. Проехали по верхам, вдоль покатой опушки, где с горем пополам разыскали толстый кедр. В основание ствола намертво врос стоячий валун, из-за которого под накренившимся исполином образовалась яма. Лаз в неё был весьма широким, хоть слева и справа его занавешивали могучие корни. Сейчас, ночью, они сильно походили на лапы неведомого чудища. Внутри же стояла кромешная темнота.

— Никого, — с глаз вампирши спало красное сияние,