образом его интересовало, куда я дел взрывчатку. Судя по всему, планы у него на тротил были обширные, и Большой театр — лишь один из объектов террора.

В общем, сработало… Но сработало только наполовину.

Пока упаковывали пленных, командир группы захвата доложил мне:

— Не вышло больше спеленать никого.

— Это почему? — удивился я.

— Сапер ушел через реку. Нагнать не удалось. Как заговоренный — пули его не берут. А подружка его вообще как сквозь землю провалилась. Сейчас будем шерстить весь поселок.

— Шерстите, — кивнул я. — Пройдитесь мелким бреднем. Она где-то здесь.

Но плотва была такой мелкой, что через наш бредень ускользнула, и даже непонятно — как…

Глава 39

Сапер упорно, механически переставляя заплетающиеся ноги, пробирался через пролесок, мимо деревенских домов, которых полным-полно вдоль Ярославского шоссе. Пальто, несмотря на с таким трудом отжатую из него воду, отяжелело от влаги настолько, что возникало ощущение, будто тащишь жернов. Колотила мелкая дрожь — нервная, потому что холод он вообще перестал замечать, и это тоже тревожило. Если сейчас не найти пристанища, тогда он просто рухнет и окоченеет насмерть.

Вломиться, что ли, в ближайшую избу и попросить пристанища? Нельзя. Преследователи на хвосте. Они обязательно найдут его, если не двигаться. Значит, вперед. Только вперед. Подальше отсюда. Тем более у него есть незаконченное важное дело.

Он вышел на шоссейную дорогу. Мимо пронеслась легковая машина — стремительно, рыча мощным мотором. Потом пропыхтел неторопливо грузовик.

Сапер поднял руку, чтобы остановить следующую машину. И полуторка, направлявшаяся в сторону центра Москвы, вдруг стала тормозить. Остановилась.

Сапер резво подбежал, не веря в свою удачу. Распахнул дверцу кабины.

— Что, заблудился? — сочувственно осведомился водитель, разглядывая человека в мокром, но по покрою дорогом пальто.

— В полынью провалился, — прохрипел Сапер. — Хотел путь срезать.

— Работаешь тут?

— Со смены иду. На Яузе. А тут… Подбрось. Иначе насмерть околею, пока до тепла доберусь.

— Ну, садись, подвезу.

В полуторке марки «Форд» была печка, так что Сапер быстро согрелся. И к нему начали возвращаться силы.

Водитель травил байки. Сапер механически отвечал. Но голова его была какая-то пустая — хоть колокол из нее делай. И в ней билась набатом одна подавляющая мысль — надо завершить дело! Надо завершить дело!..

— Где тебя высадить? — спросил водитель, когда полуторка почти доехала до центра по Мещанской улице. Впереди раскинулась Большая Сухаревская площадь с пронзающей темное небо Сухаревой башней, которую уже не первый год Моссовет обещал снести, дабы не препятствовала движению трамваев.

— А ты сам докуда? — спросил Сапер.

— Я до Волхонки.

— Тогда около Кремля высади, добрый человек.

— Лады. Хозяин — барин.

Доделать дело. Доделать дело!

Спрыгнув из теплой кабины на брусчатку и зябко поежившись, Сапер тут же распрямил плечи. И бодрым, целеустремленным шагом направился к Большому театру.

Там уже все готово. Даже взрывная машинка подключена. Теперь уже понятно, что не будет инквизиторского пламени, сжирающего ненавистных большевиков. Не будет сладостной их боли, мучений и очищающей эту землю их лютой погибели. Но взрыв будет. Здесь. Сейчас. А затем Сапер уйдет… Или не уйдет, как получится.

В театр он беспрепятственно прошел через вахтера. Тот его знал и удовлетворился объяснениями, что необходимо подкрутить декорации для утреннего представления, иначе будет срыв спектакля.

— Да иди уж, иди, — широко и аппетитно зевая, помахал руками вахтер. Ему хотелось спать, уронив голову на стол. И не хотелось до утра видеть никого.

Пробравшись по театральным лабиринтам, Сапер очутился в крошечной каморке. Разгреб лежащий в углу хлам из разряда того, что особо не нужен, но может пригодиться в таком беспокойном хозяйстве, как театр. Вытащил тщательно припрятанный куб взрывной машины.

Ну вот и все. Гори, огонь, гори! И он с детской радостью вдавил штырь с ручкой в корпус взрывной машины.

И ничего не произошло… То есть вообще ничего!

Почему нет контакта? Где-то разорван провод? Тогда надо срочно обнаружить обрыв. Починить. И снова жать ручку.

Сапер, чертыхнувшись, вылез в коридор, освещая себе дорогу фонариком, который, как ни странно, работал после всех водных процедур.

Сделал он только три шага. И получил страшный удар по шее сзади.

Сознание на миг уплыло, прихватив с собой и способность к сопротивлению. Когда ощущение реальности вернулось, ему уже умело и уверенно закручивали за спину руки. Защелкивали на запястьях наручники.

И прозвучал глумливый голос, явно чекистский — только у них могут быть такие гнусные интонации, когда они побеждают:

— Не выходит каменный цветок, Сапер-мастер?

Вечно сдержанный Сапер в этот момент зарыдал, не в силах сказать ничего.

Под ним раскололся и осыпался фундамент смысла его существования. И теперь оставалось только умереть.

Его выволокли в большой зал. Там Сапер дернулся всем телом, пытаясь вырваться. Нет, сбежать он не надеялся, хотел лишь одного — чтобы его пристрелили на месте. Но держали его крепко.

— Даже умереть не даете, большевистское быдло, — прошептал едва слышно он…

Глава 40

Авдотью все же выловили. Тут и выяснилось, как она сумела уйти от облавы и затаиться. Оказалось, что ее прятал «Ромео». Она каким-то непостижимым образом через все наши заслоны доскакала козочкой до его барака, забилась к нему в комнату и напела соловушкой мелодраматическую историю про покушавшихся на ее невинность важных людей. Ну а также загипнотизировала его песней про несчастную юность, и как жалко, что жизнь прошла, ибо встреть она его раньше, то жили бы они, как голубки, в ладе и согласии. И она была бы совсем другая.

Конечно, «Ромео» растаял. Обогрел, утешил несчастную Золушку-беглянку. Сперва прятал ее у себя в комнатушке, уступив ей свою солидную железную панцирную кровать со стальными шишечками.

Но шила в мешке, а даму в бараке под кроватью не утаишь. Пошел слушок гулять, да и дошел куда надо. К тому времени, когда первоначальный шум улегся, он уже вывез зазнобу к своей тетке в село Медведково, что под самой Москвой.

В результате Авдотью мы взяли в избе, где она приобщалась к прелестям деревенской жизни. Там она смотрелась, как декабристка в изгнании — величественно и скорбно.

Задержали и «Ромео». Правда, его вскоре выпустили. Он нес такую ересь и выглядел таким влюбленным идиотом, что даже у циничного и видавшего виды уполномоченного центрального ОГПУ на него рука не поднялась. Видно было, что сотворил парень несусветную глупость не из-за своей сокрытой вражьей сути, а просто потерял разум от неразделенной любви. А к убогим на Руси всегда было снисходительное отношение.

Все, агентурная разработка «Сурки»