А потом снова пришел к старым корчмарям.

В тот вечер он сидел с бутылкой водки и пил из глиняной чарки. Водка показалась ему разбавленной. Он не ощущал ее действия. Но он верил старым корчмарям и подумал, что их обманул торговец, и потому попросил другую бутылку.

Притом Кестель постоянно щупал левой рукой поясницу в том месте, где дракон разорвал тело пополам.

Проклятый змей.

И тогда Кестель увидел незнакомца, вошедшего в корчму в компании второго неизвестного, сразу усевшегося у стены. Первый пошел сразу к Кестелю.

Незнакомец был в темном камзоле без украшений, меч носил на левом боку и ничем особенным не выделялся, разве что лицо казалось умней, чем у большинства тех, кого встречал Кестель. Хотя, возможно, ему просто почудилось.

Незнакомец уселся напротив Кестеля.

– Я понимаю, – сообщил тот. – Вокруг полно пустых столов, но именно этот – твой. Ты с приятелем хочешь его занять.

– Нет, Кестель.

– Мы знакомы?

– Мы очень хорошо знакомы.

– И когда мы виделись в последний раз?

– Сегодня утром, – ответил незнакомец.

– Что-то я не помню.

– Нет, помнишь.

Кестель отодвинул чарку. Раз уж скоро драться, лучше не пить. Ничем другим этот разговор не кончится.

– Не очень. Но если ты хочешь драки – всегда пожалуйста. Правда, вас двое. Но уж как-нибудь постараюсь, – заверил Кестель и пододвинул руку к рукоятке меча, висевшего на стуле.

Незнакомец спокойно глядел на Кестеля. Второй, у стены, носил маску. Из-под нее выбивались длинные рыжие волосы. Кестель присмотрелся.

А, женщина.

– Кестель, я пришел не драться с тобой. Драк с тобой мне уже хватило. Я убил тебя уже трижды – а ты все возвращаешься.

Кестель резко откинулся назад, спинка стула впилась в плечи. Ладонь охватила рукоять так, что побелели костяшки.

– Ты… правда, ты?

– Я, – ответил незнакомец, теперь уже до чертиков знакомый.

– Драконы могут так?

– Могут.

– Докажи!

Вокруг потемнело. Кестель уже не сидел в корчме, а стоял под башней, ветер нес песчинки и бил ими в лицо, понуждал прикрыть веки. Песок набивался в рот, нос, уши. В небе раскатился рык. Кестель увидел над собой пару могучих, огромных драконов.

– Меня зовут Бон, – спокойно сообщил дракон, взял бутылку водки и принялся с интересом рассматривать этикетку.

– И это доказательство? – изрек пришедший в себя Кестель. – Так может любой гусляр.

– Нет. Так не может ни один гусляр.

– Может, и нет. Но все равно это не доказательство.

– В первый раз я оторвал тебе голову. Больше я так делать не буду. Мне вовсе не понравилось то, что вытворяло твое безголовое тело. Несколько дней назад я тебя заживо сжег, сегодня разорвал пополам.

– Это мог увидеть кто угодно, – буркнул Кестель.

– Нет, – по-прежнему спокойно и благодушно возразил Бон. – Этого не мог видеть никто, потому что там были только ты и я.

Бон наклонился. В его глазах не было белков – в черных глазах дракона. В эти глаза Кестель глядел перед смертью.

– Чего ты хочешь?

– Ты меня раздражаешь. Мешаешь. Ты уже надоел мне своими возвращениями.

– Выпусти ее – и больше не увидишь меня.

В черных глазах дракона промелькнуло что-то похожее на смех – или показалось?

– Я не могу выпустить ее. Это не зависит от меня. Но я смог бы ее выпустить, если бы ты для меня кое-что сделал.

– Для тебя? – удивился Кестель.

– Давай договоримся. Выполнишь – я впущу тебя в башню. Мне тогда уже будет все равно. Если ты исполнишь уговоренное, я перестану быть невольником этой башни.

– Ты – невольником?

– Отыщи для меня мозаику ВанБарта. Она защищала хунг от магии Объединенных княжеств. Хунг воспользовались мозаикой в битве.

– Они проиграли ее, – напомнил Кестель.

– Да, проиграли. Но если бы не мозаика, битва не состоялась бы. Магия Объединенных княжеств стерла бы хунг в пыль прежде, чем они подняли бы топоры.

– А ты хочешь эту мозаику.

– Победители искали ее на поле боя, среди трупов, но не отыскали и малейшей части – потому что не отыскали ни генерала ДаХан, ни его психопатки-жены. Несомненно, они забрали мозаику и укрыли ее. Мы, драконы, тоже искали мозаику – и тоже безуспешно. Мы лишь узнали, что ДаХан с женой разобрали мозаику на части и спрятали их.

– И я должен отыскать их.

– Да. Недавно я встречался с одним стариком, и он предложил мне нанять тебя, – сказал Бон.

Кестель стиснул зубы.

– Древний, сгорбленный сукин сын?

– Да, старый. Он сказал мне, что подготовил тебя для поисков.

– Так и сказал?

– Именно так, – подтвердил Бон.

– И где он теперь?

– Прячется. У него много врагов и проблем. В ближайшем будущем никто из нас не увидит его. Так ты отыщешь для меня мозаику?

– Может, и отыщу, – буркнул Кестель.

– Ты знаешь кого-нибудь из хунг?

– Нескольких. Но генерала ДаХан не знаю. По-моему, он уже умер. Его жену я тоже не знаю, но она не кажется мне психопаткой. Она храбрая, как черт.

– Так отыщи генерала Виану ДаХан. Она поможет тебе, – посоветовал Бон.

– А зачем тебе мозаика?

– А зачем тебе женщина в башне? Мы – не закадычные приятели, чтобы поверять друг другу тайны. У каждого из нас свои дела.

– Да, мы не то чтобы друзья, – согласился Кестель.

– Два условия: никто не должен знать о нашей встрече и никто не должен знать, о чем мы договорились.

– Собственно, это одно условие, – кивнув в знак согласия, добавил Кестель. – Но с чего бы генеральша хунг вздумала мне помогать? Что я должен сказать ей?

– Ничего не говори – но продемонстрируй свои таланты.

– Какие таланты?

– Те, благодаря которым мы с тобой разговариваем, – пояснил Бон.

– И это убедит ее?

– Завтра ты не придешь под башню. Ты приходил уже трижды – но никто об этом не знает и не должен узнать.

– Кто именно имеется в виду под этим «никто»? – осведомился Кестель.

В черных глазах Бона промелькнуло пламя, и его лицо будто осветилось огнем.

– Имеются в виду те, кто может связать лично с тобой и со мной это знание. И те, кто может посчитать, что женщина в башне еще что-то значит для тебя. Потому ты начнешь искать мозаику только через три месяца, не раньше. Три месяца ты будешь пить, буянить и трахать девок – в общем, жить так, как жил когда-то. Расскажи всем о том, что твоя любовь была ошибкой и ты не собираешься умирать за нее. Любовь – это почти всегда ошибка. Люди с легкостью поверят тебе. И лишь когда минует три месяца, и ни днем меньше, ты отправишься на поиски.