— Ты же у нас чаропевец? Вот и споёшь, чтобы мне легче колдовалось. Не бойся, всё получится. Жду тебя в комнате Каллахана.

Несмотря на все уверения Шона, легче Элмерику не стало и веры в свои силы не прибавилось. «Всё получится…» — ага, как же! У него же раз на раз не приходится. Эх, как же барду сейчас не хватало командира! Уж тот точно сумел бы помочь верным советом… Хотя, будь тот на месте, Шон вряд ли обратился бы к чаропевцу-недоучке. Ему бы мастер Каллахан сам спел.

Арфа показалась Элмерику непомерно тяжёлой, кожаный ремень больно натирал плечо. Да что там — даже давно разношенные сапоги сейчас казались неудобными, и каждый шаг давался с большим трудом. Он помедлил перед дверью и, выдохнув, осторожно постучался.

— Заходи, — Шон отозвался сразу. Элмерик прошмыгнул внутрь, едва не ударив арфой о косяк.

В комнате командира всё осталось по-прежнему, только пыли прибавилось — похоже, даже брауни-уборщики боялись заходить в его покои. Большое зеркало с чеканными остролистами, которое Элмерик видел в тот день, когда приезжал мастер Олли, было занавешено серым шёлком.

— Странно, что Фиахна тут ничего не изменил, — Бард завертелся, озираясь по сторонам.

Шон усмехнулся:

— Да Каллахан ему бы голову оторвал! Он ненавидит, когда тут что-то происходит без его ведома.

— Ой, а как же… мы же… — Элмерик от ужаса аж присел — ему совсем не хотелось злить командира.

Может, и нам оторвёт. Но, учитывая обстоятельства, скорее всего, смилостивится. Да ты не стой, арфу доставай, — Шон снял с зеркала ткань.

— Угу, — бард скинул с плеча чехол и дрожащими пальцами принялся распутывать завязки. — А что мы собираемся делать?

Шон зажёг свечи на столе и разложил в глиняные курительницы пучки зверобоя и душицы, веточки омелы и сушёные ежевичные листья.

— Я хочу узнать, что происходит в Неблагом дворе на самом деле.

— Но… вы же уже пробовали и сказали, что все дороги закрыты, — Элмерик достал из кармана ключ и занялся настройкой арфы — это всегда его успокаивало.

— Да, но Брендалин говорит, что прошла сквозь зеркало в спальне Браннана. У Каллахана есть парное — их когда-то сделал один мастер-полукровка. Прежде я пробовал пройти иными путями, а об этом даже не подумал. Но зеркала — не моя стихия, поэтому мне понадобятся твои песни.

Элмерик тронул струну, и та отозвалась мелодичным звоном.

— Я одного не понимаю. Если зеркал всего два, почему Брендалин оказалась в Зимнем форте? Значит, должно быть и третье?

— Оно было, — кивнул Шон, — но его украли прежде, чем мастер закончил чеканку. Поговаривали, что оно предназначалось в подарок королеве Медб, но та его так и не увидела. Злоумышленника не нашли, а теперь оно попало к Лисандру. Может, он его и украл, кто знает?

— С него станется, — вздохнул Элмерик. — А для чего их вообще создавали?

— Для связи между королевствами. Правда, мастер не учёл, что возить с собой такую махину будет не очень-то удобно. А может, и не предполагал, что короли будут путешествовать по миру — считается ведь, что хороший правитель большую часть года должен проводить на своей земле.

Рыцарь Сентября запалил травы в курительницах, и комнату заполнил терпкий аромат. Потом он достал подвеску в форме вороньего черепа и бросил её к травам — та громко звякнула о глиняный край курительницы, и Элмерик вздрогнул.

— А это зачем?

— Если мы хотим увидеть Браннана, то к заклятию нужно добавить что-то принадлежавшее ему. Ладно, пора начинать.

Шон подошёл к зеркалу, дохнул на него прямо сквозь свою маску и начертал на запотевшей поверхности какие-то слова на эльфийском. Элмерик узнал письмена, но смысла не понял — наверное, это был древний язык.

— Играй, — Шон приложил ладони к зеркалу, будто примериваясь, и резко хлопнул по стеклу.

Поверхность помутнела, а Элмерик торопливо ударил по струнам. Он не успел толком испугаться, не думал, какая мелодия больше подойдёт к случаю, — просто позволил музыке течь между пальцев. А песня пришла сама:

— Если очень захочешь, сплетутся, звеня, отражение ночи с отражением дня. Связь становится прочной — всё, что скрыто от глаз, ты увидишь воочию — здесь и сейчас…

Под ладонями Шона разгорелся яркий золотистый свет, и зеркало пошло рябью, как гладь пруда от сильного ветра. По поверхности расходились широкие круги, а с краёв — прямо от чеканной рамы — поползли инеистые иглы. Миг — и зеркало затянуло причудливыми морозными узорами, какие бывают на стёклах в зимнюю пору, — лишь посередине осталось небольшое окошко, в которое при желании можно было заглянуть. То, что отражалось в этом окошке, уже не было похоже на комнату мастера Каллахана. Кажется, у них получилось!

Шон скрипнул пальцем по стеклу, счищая иней и расширяя просвет. Стало заметно холоднее, будто бы мороз из Неблагого двора норовил распространиться дальше, захватывая всё вокруг. Элмерик дохнул на озябшие пальцы и продолжил играть. Он знал: теперь главное — не останавливаться.

Сперва ему показалось, что сквозь заиндевевшее зеркало он видит ледяную пещеру, но в следующий миг бард понял: там, под толщей льда, скрыты каменные стены, увитые плющом. На некоторых листьях слабо мерцали волшебные огоньки — казалось, в них едва теплится искра жизни. Посреди комнаты виднелась большая кровать с балдахином из крепко переплетённых ветвей. Всё было покрыто снегом. Кое-где под пушистыми снежными шапками проглядывали обледеневшие красные ягоды. А на кровати неподвижно лежал Браннан. Глаза его были широко распахнуты, всё тело покрывала корка прозрачного льда, и если бы Элмерик не знал, что король-воин жив, то подумал бы, что видит перед собой мертвеца. Никаких чернопёрых птиц поблизости не было — видимо, воины Эйвеона разогнали всех до единой.

— До Браннана мне не докричаться, — вздохнул Шон, дуя на покрасневшие ладони. — Но пройти, кажется, смогу. Он провёл руками по зеркалу, словно раздвигая занавеси, и