Дед приуныл. Поручик помочь не сумеет, он раненый, находится в забытьи, из Вари тоже помощник слабый; старик почесал затылок, помял пальцами шею и принялся за работу. Как бы хуже не было, как бы глаза ни боялись того, что надо было сделать, а поправлять телегу нужно.

Он обшарил овраг, приволок на плече старую деревянную колоду, кем-то выброшенную за ненадобностью, попытался подсунуть ее под ось – бесполезно, колода не входила. Впрочем, это было не так уж и плохо, гораздо хуже было бы, если колода вольно болталась под осью… Он уперся плечом в бок телеги, напрягся, закряхтел, сапогами вползая во влажную землю, и приподнял телегу на несколько сантиметров, потом подсунулся спиной, приподнял еще на немного и энергичными ударами кулака загнал колоду под ось. Выпрямился с удовлетворенным видом: – Вот так!

Старик Еропкин проковырялся с телегой полтора часа, когда он наконец вылез из оврага, то воинского обоза, в хвост которого они пристроились, уже и след простыл.

– Ничего страшного, – бодро произнес старик, – наше воинское соединение мы нагоним быстро. Очень быстро нагоним.

Он взмахнул кнутом, конь дернулся в оглоблях, телега заскакала, загромыхала на твердых колдобинах, и старик Еропкин отложил кнут в сторону. Когда конь идет быстро, словно понимая, что надо спешить, можно обойтись одними вожжами.

Заколыхалась, завиляла земля, уползая назад; конь шел шустро, прядал ушами, и пора бы уже нагнать обоз, пристроиться к телегам, которые шли под охраной пяти молчаливых воткинцев, но «воинского соединения» этого все не было, – обоз словно сквозь землю провалился.

– Так-так-так, – озабоченно проговорил дед, привычно помял себе шею, почесал затылок, – что-то долго нет телег нашенских.

Около говорливого чистого ручья остановились перекусить – пора обеда давно уже подоспела, надо было подкрепиться.

Дед развернул свой «фронтовой» припас: в клок материи у него были завернуты полтора десятка яиц, две крупные луковицы, полкраюхи тяжелого кисловатого хлеба, какой выпекали в здешних деревнях. В крохотном, связанном из лыка туеске выставил соль. Оглядел стол, поморщился досадливо – стол ему не понравился: слишком уж скудный. Старик Еропкин с виноватым видом развел в стороны руки, проговорил скрипуче:

– Ежели чего не так, барышня, не ругайте за-ради бога. Что у меня имеется, то я и выставил.

– Да вы что, Игнатий Игнатьевич, – произнесла та растроганно. – Стол роскошный. Прямо королевский…

– Королевский, – старик Еропкин хмыкнул, – если б короли так питались – давно бы с голодухи окочурились.

– Совсем не обязательно. Король королю – рознь.

– Если только. – Еропкин с кружкой в руке прошел к ручью, зачерпнул воды, принес к телеге. – Вода в здешнем ручье – серебряная. Не киснет, не зацветает – прямо как из церкви, святая. Пейте, барышня, вода вам понравится. И ешьте, ешьте!

– А вы?

– Обо мне не беспокойтесь, я следом за вами. – Старик снова пошел к ручью, зачерпнул воды в пригоршню, напился. Воскликнул восхищенно: – Ах, какая водица! Не серебряная, а золотая!

Он снова зачерпнул в пригоршню воды, огляделся. Что-то ему здесь не понравилось, а что именно, он не мог понять.

– Идите сюда, – вновь позвала его Варя.

– Ешьте, барышня, я сейчас.

Дед прошел краем ручья, влажным бережком, в двух местах нашел следы конских копыт, отметил, что у одного коня на правом переднем копыте отрывается подкова, похмыкал неодобрительно – и как это только хозяин не следит за лошадью, поуродуется ведь животное, – но нигде не нашел тележных следов. Значит, обоз свернул где-то в стороне, место было неприметным, пыльным, потому старик и не зацепился за него глазами и проследовал мимо.

Теперь надо понять, куда именно ушел обоз – то ли влево свернул, то ли вправо… Жаль, поручик в забытьи, – а может быть, спит, отдыхает от своей раны, не с кем посоветоваться. С красивой дамочкой этой не посоветуешься, она ничего не знает – слишком культурная.

– Охо-хо, – поохал дед удрученно.

Он вернулся к телеге, взял яйцо, тихонько кокнул его о железный обод колеса, очистил. Яйцо не имело вкуса. Дед вновь поморщился: сейчас все, что он ни возьмет в рот, не будет иметь вкуса.

Пока старик не отыщет обоз.

– Что-нибудь случилось, Игнатий Игнатьевич? – спросила Варя.

– Ничего особенного не случилось… Кроме одного… Мы потеряли следы обоза. Здесь он, во всяком случае, не проходил.

– Мы его найдем?

– Обязательно найдем, – твердым голосом пообещал старик, – никуда он от нас не денется.

Тем временем в телеге зашевелился поручик, застонал. Варя стремительно вскинулась, шагнула к нему. Поручик открыл глаза:

– Где мы?

– В дороге. Остановились у ручья перекусить. Как вы себя чувствуете?

Поручик неожиданно приподнялся на локте.

– Чувствую себя много лучше… много лучше. – Оглядевшись, поручик покачал головой: – Мы с обозом, кажется, шли?

– С обозом.

– Где обоз? Мы от него отстали? Или, наоборот, оторвались и оказались впереди?

– Отстали, ваше благородие, – виновато поговорил старик. – Поломка у нас случилась. Чуть без колеса не остались. – Он взял с лоскута, на котором была разложена еда, яйцо, стукнул носиком об обод, протянул Павлову: – Держи, ваше благородие. Могу и очистить, если есть желание. Вот соль, вот лук, вот хлеб… Другой еды нет.

– Другой еды и не надо. Яйцо очищу сам. – Поручик пристроил его у себя на груди, очистил довольно легко одной рукой. Попробовал пошевелить пальцами второй руки, туго перетянутой, почти безжизненной, удовлетворенно кивнул: пальцы шевелились. Подцепил из крохотного, протянутого ему Еропкиным туеска щепотку соли, высыпал на яйцо, вновь кивнул удовлетворенно.

В следующий момент что-то привлекло внимание поручика. Он зорко, цепляясь глазами за каждый куст, огляделся. Проговорил медленно, как-то нехотя, то ли интересуясь, то ли констатируя то, что он знал:

– Оружие у нас, я так понимаю, имеется…

– Есть. Карабин и винтовка.

– А патроны?

– И патроны есть. Вдоволь. – Дед хвастливо поднял голову и хихикнул: – Я этого богатства достал столько, что все на телегу не смог погрузить…

– С винтовкой мне не справиться, а с карабином можно попробовать. Дайте-ка мне карабин на всякий случай. Варя, вы, ежели что, будете перезаряжать мне карабин… На тот случай, если я не справлюсь с затвором.

– Конечно, конечно, – поспешно проговорила Варя.

– А где мой маузер?

– Здесь он. Под вами, ваше благородие, спрятан.

– Это совсем хорошо. – Павлов повеселел.

– Себе я винтовку возьму, – сказал старик Еропкин. – Для меня это самое милое дело – быть с винтовкой.

– Набираем воды в дорогу и – поехали, – скомандовал поручик.

Дед обрадованно засмеялся, сказал Варе:

– Раз командовать начал – значит, на поправку пошел.

Уехать не успели – на берегу ручья возник всадник, увидев людей, он прогорланил что-то гортанно, сдернул с плеча карабин. Был наряжен он диковинно: в папаху, перехваченную под подбородком резинкой, чтобы не потерять головной убор, в длиннополый купеческий сюртук с цветными, желтовато-серыми отворотами, в малиновые штаны. Из-под сюртука выглядывала яркая голубая жилетка. Попугай какой-то, а не человек.

«Попугай» выстрелить не успел – поручик выстрелил раньше, с одной руки, – вскинулся в седле и рухнул на шею лошади, карабин выскользнул у него из руки, шлепнулся