Шрифт:
Закладка:
На второй день г-н Гурджиев пригласил нас на ужин туда, где он остановился, сказав нам принести несколько овечьих голов, стоявших совсем дёшево. Они были уже поджарены в печи и разрублены на куски. И мозг, и всё остальное было готово для еды. Г-ну Гурджиеву очень нравились овечьи головы. Ещё он послал за жалондковым супом, со специфическим вкусом, но необычно питательным. И у него была дузика, крепкая греческая водка с анисовым вкусом, которую он разбавлял водой. Всё вместе было праздником!
И у нас было что праздновать. В это самое утро мы узнали, что г-н и г-жа Успенские живут на острове Принкипо, рядом с городом. С ними была Леночка и её сын Лёня. Они смогли пережить все тяготы большевистской оккупации Ессентуков, во время которой к тому же разразилась эпидемия тифа. Когда Белая армия отвоевала Ессентуки, Успенский, благодаря своему блестящему знанию английского, получил работу в Екатеринодаре, откуда была возможность выехать за границу. Поэтому когда белые покидали Екатеринодар, он с семьёй смог благополучно отплыть в Константинополь. Город был полон русских. После разгрома генерала Колчака генерал Врангель эвакуировал остатки Белой русской армии из Крыма в Константинополь.
Успенский смог снова свободно переписываться с его английскими друзьями. В самом городе он ежедневно ходил в русскую «Ассоциацию молодых христиан», называвшуюся «Маяк». Там он организовывал лекции, посвященные духовному развитию человека, собиравшие много людей. Г-н Успенский, фактически, подготовил группу учеников, которую он теперь рекомендовал г-ну Гурджиеву для его Института, но открытие Института состоялось только осенью. Тем временем г-н Гурджиев лечил психически больных людей, которые в больницах были признаны безнадёжными.
Снова началась работа над «Борьбой магов», и я очень живо помню вечер, когда г-н Гурджиев диктовал песню дервишей для первого акта; Успенский описал это в своей книге «В поисках чудесного».
Через три или четыре дня нас ждал очередной сюрприз. Мы узнали, что старшая сестра моей жены Нина и её семья – здесь, в Константинополе. Им удалось выехать из России. У нас не было о них новостей с тех пор, как мы уехали из Санкт-Петербурга два года назад.
Я познакомился с главой «Маяка», очень милым американцем, и его русским помощником. Они предложили мне давать ежедневные лекции по музыке за пять лир. Вскоре начались концерты, в которых пела моя жена, и это также приносило нам доход; жизнь снова стала стабильной.
В «Маяке» я позже встретил одного из режиссёров Мариинского театра. Поскольку моя жена знала ведущую партию сопрано из «Травиаты», Виолетты, мы обдумывали постановку оперы. В то время в Константинополе было много музыкантов, бежавших из Санкт-Петербурга, но не было оркестровок, поэтому оперу нужно было играть в переложении для фортепиано и практически наизусть. Я играл на фортепиано и дирижировал одновременно. Незадолго до этого «Маяк» получил некоторое количество тёмно-зелёной ткани на одежду для бедных. До того как её порезали, мы использовали её как занавес для сцены. Костюмы были современные; перед войной в Италии, во время фестиваля столетия Верди, мы смотрели «Травиату», поставленную таким образом Тосканини.
В последний день все билеты были проданы. Однако у моей жены поднялась высокая температура, и все переживали по поводу постановки. На генеральной репетиции, когда «отец», баритон, вошёл и увидел её в белом вечернем платье, он остолбенел, думая, что вместо неё вышла другая певица. Он никогда ранее не видел мою жену в чём-либо, кроме её повседневного рабочего платья. К счастью, её голос выдержал, и всё прошло без заминок, включая игру импровизированного оркестра под моим руководством. Половина доходов кассы пошла в «Ассоциацию молодых христиан», а половина – музыкантам. Наша доля за представление составила 300 лир. Мы были в восторге!
На следующий день г-н Гурджиев посоветовал нам пустить эти деньги на переезд в Принкипо, потому что моя жена была не совсем здорова, и ей нужны были солнце и отдых. Пансионом там была резиденция бывшего паши, и в нашей комнате, хоть и небольшой, были фортепиано, кровать и кухонные принадлежности. Вскоре туда также приехал жить г-н Гурджиев.
Мы довели постановку «Травиаты» с нуля до уровня, позволявшего мне иметь хороший оркестр из шестидесяти музыкантов, с которыми я стал давать концерты каждые две недели. Поскольку турецкие женщины не могли посещать публичные мероприятия, мы давали для них специальные представления. Мой репертуар состоял из произведений лучших русских и французских композиторов, а также из работ Бетховена и Вагнера. Все столь нужные оркестровые партитуры и партии мне очень повезло найти на чердаке французского консульства.
Через некоторое время к нам обратились два французских генерала. Они пригласили меня и мой оркестр дать концерт французской музыки в День Перемирия. Моя жена должна была быть солисткой. Конечно же, мы согласились, но отказались от любого вознаграждения для себя ввиду причины этого события. После концерта нам любезно послали подарки: зеркало в серебряной рамке для моей жены, а мне вазу для цветов.
Г-н Гурджиев начал планировать открытие Института, поскольку из Тифлиса вслед за ним приехала мадам де Зальцман с Лили и другими её ученицами. Вскоре был найден дом. На первом этаже был большой зал со скамьями; на втором – жилые комнаты для г-на Гурджиева; а на третьем – комнаты для некоторых учеников, включая де Зальцманов и их дочь.
Мы взяли напрокат отличный рояль. Успенский привел учеников-мужчин; высоких молодых людей, которые с большим энтузиазмом приходили каждый вечер на гимнастику. Я видел, что здесь, как и в Ессентуках, наша работа всегда заключалась в усилении внимания.
Г-н Гурджиев продолжил давать упражнения, показанные в Тифлисе, но в то же время добавил и другие. Я опишу начало одного из них. Сначала он показывал движения ступнёй и ногой, очень схематично. Потом шаги и повороты. Нам нужно было их выучить. Потом движения руками и головой. Их также надо было выучить. Потом он скомбинировал их с движениями ногами. Я наблюдал всё это, сидя за роялем. Сначала казалось, что всё это разворачивается
