В этот же период снова началась гимнастика – в самой большой комнате квартиры де Зальцман. Г-н Гурджиев купил кабинетный рояль, старый и в очень плохом состоянии. На мою реакцию он ответил: «На хорошем инструменте любой дурак сыграет! Вы должны знать, как играть на плохом!»

Мы начали с «обязательных» упражнений, к которым я присоединялся, когда не был нужен аккомпанемент. Я «знал» их хорошо, делая их в Ессентуках, но сделать то, что я знал, всегда было непросто. Первое из них было для меня особенно трудным. Основанное на простых движениях, оно становилось всё более сложным; руки, ноги и голова двигались в разных темпах в своих повторяющихся последовательностях. Когда всё это собиралось вместе, то упражнение, на мой взгляд, становилось совершенно невыполнимым. Я был похож на старую ржавую вращающуюся машину, у которой нет внимания в переходах от одной позы к другой. Другие упражнения я считал более лёгкими: «Приветствие», «Руки вперёд» и так называемая «Мазурка». Но я начал понимать, что ни одно из этих упражнений никогда не сделать с одними теоретическими знаниями. Чтобы сделать их как следует, требуется очень много энергии и концентрации внимания. Когда я впервые приступил к ним, то удивлялся, как наивный ребёнок: когда же мы начнём делать эзотерические упражнения из тибетских монастырей и храмов Индии? Мне нужно было понять, что ценность этих упражнений не в знании их происхождения, но в опыте их сознательного выполнения.

К нам присоединилось много людей, и вскоре комната де Зальцман стала слишком маленькой для гимнастики. Одна из учениц договорилась со своим отцом, дантистом по фамилии Веллер, предоставить нам во временное пользование большой зал в его доме, пока не будет найдено обещанное здание. В то же время директор Государственного театра предоставил в распоряжение г-на Гурджиева кабинет рядом со своим собственным. Г-н Гурджиев не терял времени. По утрам, сидя в кабинете, он диктовал Л. текст «Борьбы магов». По вечерам у Веллера он начал первые репетиции этой постановки, сказав нам, что она будет показана в Государственном театре весной. Он начал со сцен, где несколько танцоров выполняют красивые движения учеников Белого мага, а также уродливые, искалеченные движения учеников Чёрного мага.

Затем появилась необходимость в создании музыки к танцам различных персонажей. Г-н Гурджиев дал нам разные манеры поведения различных национальностей, дополнив их отдельными деталями, присущими характеру каждой. Эти манеры позже служили для создания музыки к множеству упражнений, которые он давал время от времени.

В этот момент г-н Гурджиев сказал мне наедине: «Бросьте всё, оставьте всё: театр, консерваторию, концерты, уроки… всё». Но я чётко видел, что не могу и не должен выполнять это требование, ведь это оставит меня совсем без денег. Поэтому я ответил, что в любое время, когда я буду нужен для Работы, я буду присутствовать, и ничто не будет вмешиваться в неё. Но во всё остальное моё время я буду делать то, что считаю необходимым. Конечно же, мою работу в театре, занимающую целый день, нужно было бросить. Преподавая в консерватории и давая частные уроки, продолжительностью до семи часов, – я никогда не был нужен г-ну Гурджиеву раньше восьми, – я мог зарабатывать на жизнь и в то же время поддерживать положение композитора. Мы никогда не знаем, что случится позже. Бросить всё будет неправильно. Я помню, как г-н Гурджиев говорил мне: «Если я скажу вам заняться мастурбацией, вы послушаетесь меня?» Будущее показало, что я был прав в своём решении.

Работа продолжалась, но дом для Института, обещанный правительством, оставался только обещанием. Г-н Гурджиев объявил, что он будет сворачивать свою Работу в Тифлисе. Услышав это, доктор Шернвалл и г-н де Зальцман стали очень активными. Шернвалл, эксперт в переговорах, взял на себя беседу с высшими парламентскими чиновниками. Де Зальцман, помимо общения с другими представителями власти и городскими советниками, которых знал лично, нарисовал карикатуру для сатирического грузинского журнала «Бич дьявола». Вскоре карикатура появилась на страницах журнала. На ней была изображена главная площадь Тифлиса, называющаяся Ереванская площадь, со всеми видами мебели, посуды, кастрюль, сковородок, сваленных в кучу вокруг старой печи, и в середине г-н Гурджиев в окружении своих учеников. Все закутанные в пальто. Надпись ниже гласила: «Голос из окна: „Как-нибудь он найдёт место для своей Работы“». Это произвело такое сильное впечатление на городские власти, что они выделили нам двухэтажный дом напротив реки, с большим залом на первом этаже.

Следующей проблемой было обставить дом. Во-первых, нам нужно было приготовить зал для гимнастики. У нас был рояль, но нужно было что-то, на чём люди могли бы сидеть. Некоторые из нас пошли на склад пиломатериалов и взяли доски для скамеек. Г-н Гурджиев где-то раздобыл молоток, рашпиль и пилу, и начались плотницкие работы. Над всеми изделиями он работал сам, показав себя, как образцового плотника. Были сделаны скамьи для пятидесяти-шестидесяти человек и окрашены в тёмно-коричневый цвет, а сверху беспорядочно нанесены пятна различного цвета. Когда скамьи расставляли возле стен или выставляли рядами во время лекций, общая картина производила впечатляющий эффект.

Г-н Гурджиев переехал в дом и настоял, чтобы одну из комнат заняли де Зальцманы с их новорождённой дочерью. Когда-то в Ессентуках он дал такое же указание нам с женой.

Каждый вечер в восемь часов, кроме субботы и воскресенья, начиналась гимнастика. Часом ранее разогревался самовар, чтобы ученики могли выпить чашечку чая с сахаром и сладким пирожным. Однако мы не могли себе позволить это угощение, поскольку г-н Гурджиев установил за него очень высокую цену. Такая цена была только в оставшихся кафе в Тифлисе. Он сделал это для того, чтобы посмотреть, кто может позволить себе такую роскошь. Но в то же время вырученные деньги помогали поддерживать Институт.

Работа с упражнениями начала идти очень интенсивно. Был сформирован особый женский класс из наиболее талантливых и внутренне преданных учениц. С ними г-н Гурджиев разучивал женские танцы, показанные позже на публичных демонстрациях в Париже.

Несколько раз директор Государственного театра посылал около пятидесяти своих грузинских учеников поучиться нашим упражнениям. Они не были из интеллигенции, но это были славные простые молодые люди, мечтающие работать в театре. Г-н Гурджиев давал им особые несложные упражнения, а инструктором всегда была Лили Галумян. В одном из них, например, под медленный ритм «один… два…» она импровизировала на счёт «один» позицию руки, которую они повторяли на счёт «два», и на каждый успешный повтор она добавляла ноги, голову, туловище