сохранил их, поскольку они были очень красивыми. Это были наши, и я с большим счастьем получила их обратно. В тюках я нашла только бесполезные вещи, за исключением хорошей астраханской шубы и нескольких музыкальных рукописей моего мужа, не слишком важных, поскольку их уже напечатали. Но среди страниц нашлось восемь красивых старых персидских миниатюр, почти бесценных. Итак, из всего, что мы упаковали в тюки, я собрала только один узелок ценностей. Но маленького чемодана, который я особо рассчитывала найти, не было вообще.

Тогда мы с Жуковым пошли искать ковры г-на Гурджиева в особом месте, где выставляли вещи для того, чтобы хозяева их забрали. Я смогла опознать два ковра, один маленький и один большой. Охранник сказал, что их уже затребовали, и если я хочу оспорить, мне нужно привести свидетеля. К счастью, Жуков был рядом, и он дал нужные свидетельские показания. Итак, я смогла привезти назад два древних ковра г-на Гурджиева.

Мы с Жуковым сразу же вернулись в Новороссийск, и я начала искать корабль для возвращения в Батум. Выяснилось, что за последние шесть месяцев не было ни одного, и визы не выдавались. Ответы, что все попытки найти корабль бесполезны, приводили меня в ярость. Я нашла моряков, обещающих доставить меня в Батум за определённую сумму, однако Жуков не позволил мне эту авантюру… Но я продолжала искать корабль, и через два дня я увидела на улице маленькое объявление, гласившее, что транспортная компания отправляет корабль на следующее утро в шесть часов. Я бросилась в контору и попросилась проехать с ними. Мне сказали, что это почти невозможно, поскольку нужна виза и деньги в золоте на билет. Я сказала, что у меня есть и то, и другое. Мне не поверили, сказав, что англичане никому не дают разрешения на въезд. Я настаивала, что принесу и визу и деньги сразу же. Они согласились подождать только десять минут, не больше, поскольку офис закрывался в полдень. Я вышла наружу и на углу улицы сняла пояс, в котором были зашиты золото и виза, и с триумфом вернулась в офис. Мне продали билет, и я побежала домой к Жукову, полная радости.

На следующее утро, в шесть часов, мы с Жуковым на нанятом экипаже прибыли на пристань. Там была большая толпа чернобородых и грязных греков и армян-торговцев; женщин не было вообще. В море виднелся английский военный корабль, и, к моему удивлению, оказалось, что это и был мой корабль. Английский офицер пришёл проверять визы, увидев мою визу и мой паспорт, и узнав, что я жена офицера гвардии, он сказал, что мне нельзя плыть, потому что у них нет кают, и ни одна женщина не может путешествовать в трюме. Я сказала, что я буду вполне счастлива, если мне позволят остаться на палубе, поскольку мне нужно уехать несмотря ни на что. Немного позже офицер вернулся и сказал, чтобы я ни в коем случае не спускалась в трюм, но оставалась с моим багажом на палубе возле дымовой трубы.

Я попрощалась с Жуковым и, взойдя по трапу, заняла своё место на палубе. Через несколько минут толковый английский стюард подошёл ко мне, взял мои сумки и отвёл меня в каюту с четырьмя койками. Немного недовольная, я спросила, кто остальные четверо жильцов; и он ответил, что каюта только для меня. Он добавил, что чай принесут сразу же, а через два часа он принесёт мне завтрак. В каюте была даже ванна. В полдень пришёл офицер и передал мне приглашение капитана отобедать за его столом. Я наслаждалась чудесной едой в компании капитана и двенадцати офицеров – всё это после всех моих неприятностей… Вечером после обеда все мы сидели в креслах на палубе, и офицеры соперничали друг с другом во внимательности и разговорчивости. Это была красивая звёздная ночь, полная противоположность путешествию из Батума, и я была даже немного разочарована, что путешествие так скоро закончилось. В Батуме я снова случайно встретила своих друзей из Тифлиса, и они не могли поверить, что я менее чем за неделю вернулась из Ессентуков.

Я села на первый поезд до Тифлиса и вскоре была дома, к удивлению и радости моего мужа. Он сидел утром на балконе, когда я вошла в калитку. И не ожидал, что я вернусь так скоро. Я отдала г-ну Гурджиеву два ковра и маленькую коробочку с таблеткой. Он был очень доволен, и сказал, что возвращённая коробочка для него лучше всего.

Определённо, для г-на Гурджиева ковры были не важны, так же как для нас – наши вещи. Они были только предлогом, чтобы бросить меня в жизнь одну и увидеть, как я смогу справиться с условиями, намного более сложными, чем кто-либо, даже г-н Гурджиев, мог представить. И наиболее важным было понять, сможем ли мы оба принять такое задание и выполнить его.

XIII

Музыкальная интерлюдия

С самого начала нашей жизни в Тифлисе мы с женой очень много занимались музыкой. Нам нужно было стать как можно более известными, для привлечения большего количества учеников на занятия. Я готовил репертуар для концертов камерной музыки и подготавливал жену для её предстоящих выступлений.

Я помню, как за полтора часа до одного из таких концертов г-н Гурджиев занимался с девушками мадам де Зальцман, а я играл для гимнастики – необычное занятие для артиста, собирающегося выступать на концерте. Я даже должен был показывать девушкам некоторые сложные упражнения, которые мы делали в Ессентуках: перенести вес тела на руки, пока ноги делают сильные быстрые движения. И г-н Гурджиев прекратил занятия только за полчаса до моего концерта в городском зале.

Девушки сменили платья, и г-н Гурджиев с мадам де Зальцман, взяв с собой всех танцовщиц, пошли на концерт. Девушки были под впечатлением от мужчины, способного делать столь сложные гимнастические движения и потом почти сразу же играть концерт. Я знал, что г-н Гурджиев хотел показать, как люди, работающие с ним, могут функционировать на разных уровнях, а также это было неким упражнением для меня: что я за пианист?

Вскоре мою жену тоже ждало испытание, когда ей пришло время петь Микаэлу. Сложность заключалась в том, что у неё почти не было опыта в игре на сцене, хоть она и пела отдельные оперные арии на концертах. В канун выступления у неё была довольно сильная температура, и она очень нервничала.

Генеральная репетиция