— Послушай, жрец… — прервал его Даргаш, впиваясь взглядом в морщинистое лицо старика. — Ты много и занятно говоришь о богах, об арьях и их заблуждениях, но ни слова не сказал о царевне Аюне и ни о чем меня не спрашиваешь. Стало быть, знаешь, где она и что с ней. Значит, она жива… Скажи, что с ней и где она? Жива ли ее служанка, травница Янди?

Старик поднял голову и переглянулся с лекарем, что привез Даргаша в башню. Накху почудилось, что два колдуна мгновенно обменялись мыслями.

— Обе живы, — помолчав, ответил старик. — Но какое тебе дело до них?

— Я сопровождаю царевну в Накхаран, — ответил Даргаш.

— Уже нет. Она останется здесь. Великая Мать решит ее судьбу. Что касается тебя — я принял решение. Вижу, ты не злоумышлял против народа Матери и стража реки погубил волей своей богини. Поэтому я отпускаю тебя. Завтра я велю переправить тебя через Рассветные Воды…

— Ты забыл спросить, желаю ли я этого, — заметил Даргаш.

— Я не собираюсь тебя спрашивать. Мы могли бы убить тебя в любой миг, а не возиться с раненым. Но мы не воюем с накхами. Отправляйся к своему саарсану и передай ему: мы, как в прежние времена, готовы возить вам зерно и плоды наших садов…

— Зачем? — невольно удивился Даргаш. — Все это мы испокон веку берем у хлапов — как дань.

— Ты хочешь сказать — брали? — рассмеялся жрец. — Война пожирает ваши земли. Скоро хлапам самим придется есть мышей и лягушек. Ни в столице Аратты, ни в ваших скудных горах не будет достатка. У нас есть что вам продать… А не согласитесь, — помолчав, добавил он, — так нашим зерном с вами будут торговать саконы. Но уже намного дороже. Расскажи все это своему повелителю. Ходят слухи, что нынешний саарсан неглуп. То, что он восстал против Аратты, это доказывает. По крайней мере, он искупит позор своего предка Афая…

Даргаш вскочил.

— Уже второй раз ты оскорбил мой род, — прошипел он. — Ты же не думаешь, что я смолчу? И знай: я не собираюсь никуда отсюда уплывать, пока не найду царевну Аюну! Говори, где она, и я не стану причинять тебе боль…

Старый жрец от души расхохотался. Его смех подхватили молодые жрецы и лекарь.

— Ты смеешь мне грозить? Ты, который носит в груди свою смерть, кто все еще жив лишь неслыханной милостью Богини?

Старец резко выбросил перед собой руку ладонью вперед. Между ним и Даргашем был очаг, но накху показалось, что его ударили прямо по раненой ключице. Что-то явственно хрустнуло. Горячая, раздирающая боль хлынула во все стороны, заполняя тело. Даргаш задохнулся и упал на колени, почти теряя сознание.

— Неблагодарный! — слышал он далекие голоса жрецов над головой. — Угрожать жрецу…

— Вот уж поистине змеиный сын!

— Зачем сохранять ему жизнь? Никто не знает, что он здесь, — и не узнает. Смотрите, он и так умирает. В мешок его да и в реку…

Даргаш глотал воздух, рука его хваталась за плечо, как будто пытаясь вырвать невыносимую боль и отбросить ее прочь из тела. Но пальцы лишь царапали рубаху. Боль рвалась наружу и наконец вырвалась, сметая границы сознания. Все, что он мог сделать, — это завыть… и завыл, пронзительно, по-звериному, сам изумляясь этому. «Это ведь не я», — успел подумать он — и больше ничего не помнил…

Когда Даргаш пришел в себя, он далеко не сразу понял, где находится и что с ним. В памяти остались какие-то сполохи — слепящие, почти выжигающие глаза, грохот и удушающий дым, чьи-то дикие крики и опьяняющий запах крови. Накх приподнялся и увидел, что лежит на пороге черного, выжженного чертога. Дым клубами выплывал в дверной проем над его головой и таял в темно-синем небе. Даргаш провел рукой по лицу и увидел, что рука тоже почернела. Его начало трясти невесть почему. Он встал на ноги и огляделся.

— Будь ты проклят… — послышался еле слышный голос откуда-то изнутри башни.

Даргаш оглянулся и увидел старого жреца. Тот лежал на полу возле очага, окровавленный, похожий на изломанную куклу.

— Мы спасли тебя, — прохрипел старик. — И чем ты отплатил? Ты погубил верных Господина Молний… Неужели ты не боишься?

— Я всегда готов к смерти, — ответил Даргаш, удивленно оглядывая разгромленную башню. Что же здесь случилось? Пожар?

— Тебе отомстят…

— Нашел чем пугать, — пожал плечами накх. — Желающих много — жди своего череда…

Он вдруг осекся, сообразив, что́ кажется ему неправильным. Попробовал осторожно двинуть раненым плечом, и лицо его застыло от изумления: повязка, державшая сломанную ключицу, исчезла. Ноющая боль слегка отдавалась при движении, однако это было дело знакомое — так болит старая, почти зажившая рана.

«Я, должно быть, умер, — догадался он. — Вот почему моя рана исчезла!» Ему вспомнились похоронные песнопения, которые распевали сестры Найи, провожая в посмертие старых накхов, что не удостоились гибели в битве. «Там, по ту сторону темноты, вас встретит Мать Найя и исцелит ваши раны, — пели они, — там глаза откроются, силы вернутся, боль прекратится…»

— Значит, так тому и быть, — прошептал Даргаш.

Невероятная усталость вдруг навалилась на него. Больше не думая, где он, за что его проклинает старик и куда подевались остальные жрецы, юноша опустился на закопченную овечью шкуру рядом с очагом и через миг уже крепко спал…

— …А потом я проснулся, — закончил рассказ Даргаш. — Это было сегодня около полудня. Я проспал ночь и день, а может, и еще полдня… Меня разбудил лютый голод. Тут я и догадался, что еще жив… Я нашел в башне немного еды и стал думать, что делать дальше. Как раз решил, что надо идти вас искать, — и тут ты…

Они стояли под горой, в тени башни. Солнце уже почти ушло. Янди слушала Даргаша с огромным любопытством.

— Не говори ничего царевне, — попросил он. — Я пока сам толком не пойму, что там произошло…

— Конечно! Зачем ей знать, что доблестный Даргаш из рода Афайя стал волколаком?

— Я? Оборотнем?!

— Я почти уверена. Тот укус Станимирова витязя-оборотня, едва тебя не убивший, — он же тебя и исцелил. Милостью волчьей богини ты переродился, Даргаш! Лучше такое держать в тайне, пока мы не полностью уверены…

— Скверное дело, — озабоченно произнес Даргаш. — Если ты угадала верно, значит я убил жрецов, впав в ярость, когда они оскорбили мой род и напали на меня… Так не должно быть! Воины Найи тоже умеют отрешаться