– Спасибо. Но у меня есть еще несколько идей. Я подумал, не…

Микки опять величественно воздел руку.

– Приходи во вторник. В полдень у нас планерка. Пока.

Во вторник Эл принес еще несколько страничек с идеями, которые выложил с пересохшим от волнения ртом, но так живо и увлеченно, что команда к нему потеплела. Ему дали задание написать, что представляет из себя организация “Британские черные пантеры” (Эл слегка преувеличил, как хорошо он знаком с одним из основателей ее, Даркусом Хоу), объяснить, в чем значение Южного Лондона для Дэвида Боуи, и дать американскому читателю представление о том, что такое хоккейный клуб на траве “Бромли и Бекенхэм”.

И тут Эл подумал, что перед ним открываются долгосрочные перспективы. Редакция явно заинтересована в публикации материалов из‐за рубежа. Отчего бы ему не взять на себя роль внештатного лондонского корреспондента? У них с Вайолет впереди еще почти два месяца отпуска – несомненно, достаточно времени, чтобы проявить себя в качестве автора, расположить к себе команду “РоСта” и в конечном счете уговорить их время от времени заказывать ему материалы, когда он вернется домой. Никакой больше работы на побегушках – нет, он будет писать, писать ту публицистику, о которой всегда мечтал, пространные, в свободной форме статьи о радикальной политике и прогрессивной культуре, о музыке и мистицизме, вообще обо всем, что, как он смог убедить Микки, стоит того, чтобы тратить на это слова.

Несколько недель после того Эл всяко умасливал редакционных и за пределами офиса, и на планерках, угощал пивом ведущего интервьюера Перри, когда совершенно случайно сталкивался с ним на концертах, и напросился на одно из “легендарных”, как утверждал Джонджо, пляжных барбекю, где умял столько ребрышек с крылышками, что его немедля после возвращения домой в туалете стошнило. “Вот тебе и вегетарианство”, – бормотала Вайолет, придерживая его за лоб.

Микки был исключением: Эл к нему даже не приближался. Люди жужжали вокруг Микки, как мухи, и Элу совсем не хотелось, чтобы его прихлопнули мимоходом.

Только в начале сентября, когда Микки сам подошел к нему на концерте в “Маяке”, встал рядом и они молча обменялись кивком после чересчур затяжного выступления джазового квинтета, Эл ощутил довольно уверенности, чтобы, согласно плану, предложить себя Микки в качестве рыскающего по Лондону сотрудника.

У них с Вайолет уже была назначена дата отъезда: первого октября, всего за несколько дней до первой встречи Вайолет с ее научным руководителем в Кингс. После череды не объясненных ничем административных проволочек поступила наконец весть, что стипендию ей дадут; краткий междугородний телефонный звонок от ее мамы завершился визгом и объятиями.

Эл заказал столик в шикарном ресторане на берегу моря, праздничный ужин, который, вообще говоря, был им не по средствам. Он очень надеялся, что сможет сообщить и свою добрую новость, заверить Вайолет в том, что и у него дома будет работа, пусть даже эпизодическая. Они выпьют за свою будущую жизнь в Лондоне: она – блестящий ученый, он – международный журналист-фрилансер…

В тот самый день, когда намечен был ужин, он с утра направился в редакцию “РоСта”, чтобы перехватить Микки один на один. Тот сидел над гранками и жестом указал Элу подождать за большим столом.

– Как тебе статья про Анаис Нин, которую мы опубликовали на прошлой неделе? – Микки выровнял стопку бумаг и вскинул глаза.

Мозг Эла лихорадочно заработал. Автор статьи про Нин обычно публиковался в “Оз”, авторитетнейшем издании по контркультуре. Для “РоСта” заманить к себе в номер такое имя было настоящей удачей. Но, на взгляд Эла, финальная часть статьи провисла, а Вайолет, когда прочла ее до конца, вообще взбесилась. “Это ти-пич-но, – от злости ее акцент проявился сильней, – ти-пич-но для журналистов-мужчин: их интересует не столько женщина, сколько то, с кем она трахалась из знаменитых мужчин, вся эта мура про чертова Генри Миллера. Но ведь Нин интересна тем, как она рассказывает о женском желании, а совсем не тем, с кем она там спала”.

– Ну… вербовка себя оправдала, – ответил Эл и заткнулся. Пауза затянулась, и тут ему пришло в голову, не прячется ли в вопросе проверка его честности и профессионального журналистского чутья. – Знаешь, что, Микки, я тебе честно скажу, я был разочарован. По-моему, там полстатьи про Миллера, а не про Нин, он автору интереснее, чем она. Тогда как сочинения ее любопытны тем, что в них без утайки говорится о женском желании, – и вот этот аспект нам, думаю, следовало бы полнее раскрыть.

Микки кивнул и просто сказал: “Да. Так и есть”. А когда мгновение спустя он осведомился, по какому поводу, собственно, зашел к нему Эл, и тот начал свое, спрашивая, может ли он как‐нибудь из Лондона продолжить для “РоСта” писать, Микки заулыбался и воздел руку.

– Эл. Я не хочу, чтобы ты возвращался в Англию. Я хочу, чтобы ты остался здесь и работал на нас.

У Эла все внутри подскочило.

– Знаю, это большие перемены и серьезные обязательства. – Микки вскинул руки, словно ждал немедленного отказа. Не дождавшись, неспешно улыбнулся своей неотразимой кривозубой улыбкой и развел руки, превращая защитный жест в великодушное предложение.

– Но, Эл, друг мой, это, помимо того, еще и возможность. Очень значительная возможность. Ты станешь одним из нас. Окажешься внутри, будешь писать, редактировать, придумывать задания и для других парней тоже. Я впечатлен тем, как быстро ты включился в дело, вник в задачи журнала, оценил местную сцену и международные перспективы. Я хочу, чтобы ты помог нам определить направление – определить будущее – “РоСта”.

Эл не верил своим ушам: сам Микки Маунтин охмурял его, а не наоборот.

– Скажи “да”.

Мог ли он сказать “нет” предложению, которое круто разворачивало его карьеру, его жизнь? И мог ли он сказать “нет” “РоСту” и Микки Маунтину?

– Да. – Словцо словно бы выговорило себя само, правдиво и определенно, но, когда Микки, хлопнув Эла по плечу, повел его к выделенному ему столу, где‐то в темной пещере, в самой глубине черепа Эла другой голос вопил: “Нет-нет-нет!”, выл: “Но что же тогда с Вайолет, с Лондоном, Вайолет-Вайолет-Вайолет…”

В ресторане подняли тост за стипендию, выпили хорошего калифорнийского шардоне за “будущую доктора Льюис”, и Вайолет гордо встряхнула своей длинной гривой, которая слегка закудрявилась на соленом морском ветерке.

А потом он набрал полную грудь воздуха.

– Ну что, я сегодня утром наконец‐то поговорил с Микки.

Вайолет, распахнув глаза, просияла.

– Как все прошло?

– Ох. Хорошо. Правда отлично. – В растерянности, как ей такое сказать, он искал нужные слова, и чем дольше он их искал, тем труднее было цепляться за мысль, что он принял правильное решение.

Эл отхлебнул из бокала.

– На самом деле, все это твоих рук дело…