* * *

Таксист довозит меня до рабочей парковки, где я забираю свою машину. С адреналином, выброшенным в кровь, жалкие сто миллилитров вина обязаны были испариться.

Домой я еду, не помня себя. Ладони, сжимающие руль, потеют, и сердце неровно стучит в предчувствии катастрофы. Что это? Паранойя, вызванная чувством вины, или обострившаяся интуиция? Я пытаюсь облечь в форму скользкие хаотичные мысли, чтобы понять, почему Роман вернулся раньше и по какой причине разговаривал со мной таким тоном, но не справляюсь. На ум приходят лишь идиотские версии вроде потопа или пожара. Чёрт-чёрт. Нужно перестать фантазировать и успокоиться. Всё выяснится на месте.

Когда въезжаю в ворота нашего, пока ещё общего дома, машина мужа уже стоит на своём месте. Я паркуюсь рядом, промакиваю салфеткой неприятную липкость с ладоней и, заглушив двигатель, иду к двери. По какому бы поводу Роман ни хотел меня увидеть, я должна оставаться собранной и спокойной. Своё желание развестись я озвучила, и это главное. Роман может принимать это или не принимать — без разницы. Детей у нас нет, так что развод в любом случае состоится.

Я заставляю себя действовать так же, как и всегда. Ставлю сумку на комод, избавляюсь от обуви и иду мыть руки. Тщательно ополаскиваю их водой и попутно разглядываю своё лицо в зеркале, примеряя к нему невозмутимость. Вроде бы получается. Вот и отлично.

Взгляд мужа ложится на меня многотонной плитой, едва я переступаю порог кухни. Его и без того тонкие губы превратились в искривлённую линию, в глазах поблёскивают нетерпение и что-то мрачное, тёмное, напоминающее гнев.

—Привет,— говорю я, прикрывшись щитом спокойствия.— Думала, ты вернёшься только завтра.

—Испортил твои планы?— с металлом в голосе осведомляется Роман, наваливаясь ладонями на спинку стула.

—Почему же? Я ведь здесь.

Под его немигающим взглядом сохранять невозмутимость становится всё сложнее, поэтому в качестве передышки я иду к кофемашине. Сделать кофе означает отвернуться и занять себя минимум на минуту.

—Сядь за стол,— резко и грубо распоряжается муж.— Кофе в другой раз попьёшь.

От растерянности и испуга я застываю в метре от столешницы. Мы с Романом переживали разные времена, но никогда он не позволял себе разговаривать со мной так.

—Я сначала сделаю себе кофе,— тихо цежу я, повернувшись к нему.— Не нужно командовать мной, как собакой.

—Сюда смотри.— Запустив руку в портфель, валяющийся на подоконнике, Роман швыряет на стол пачку листов с изображением чёрно-белой таблицы.— Хочу послушать твои объяснения.

Я забываю про кофе и обещание оставаться спокойной. Дыхание обрывается, а ноги сами несут меня к столу. Хочу выяснить, что такого есть в этой стопке бумаги, отчего человек, с которым я прожила шесть лет, стал вести себя настолько грубо.

Но ещё до того как поднести первый листок к глазам, я вдруг отчётливо понимаю, что увижу на нём доказательства своего преступления. Это говорила не паранойя, а интуиция. Всё тайное когда-то становится явным. За всё приходит расплата. Эффект бумеранга.

Таблица — это детализация моих звонков. Следующий лист — распечатка сообщений из мессенджера. Мне нечем дышать. Личное, переписка, фотографии — всё выставлено напоказ. Я о таком не думала. Даже предположить не могла, что Роман до такого опустится. Связи ему позволяют, да. Я думала, самоуважение не позволит.

—Ты не имел права,— сглотнув унижение, сиплю я и поднимаю глаза на мужа. Сложно, не нужно.— Какие бы цели ты ни преследовал, ты не имел права.

Пальцы Романа сжимают подголовник стула так сильно, что белеют, а его лицо, напротив, багровеет.

—У тебя ещё рот открывается такое говорить? Ты, блядь, вообще охерела? За моей спиной трахалась с пиздюком, который на меня работает. Хочешь после этого о неприкосновенности частной жизни поговорить?

Каждое слово прицельно попадает по нервам. Этими грубыми хлёсткими словами он хочет указать на моё место. На дурно пахнущее место изменившей женщины. Мне нельзя такое позволять. Вернись я назад, едва ли смогла бы сделать что-то по-другому. Разве что набраться смелости и уйти чуть раньше.

—Брак с тобой не лишает меня прав, обозначенных в Конституции. Ты не имел права…

—Замолчи лучше, пока я тебя не размазал,— рявкает Роман.— Ты поэтому за разводом прибежала? Обленилась прятаться?

Зря я полагала, что ему будет наплевать. Ему не плевать, и это почти странно. Равнодушие многое бы объяснило в нашем браке.

Мне нельзя срываться. Я не хочу скандалов и грязи. Свою вину я готова признать. И потерпеть ярость мужа готова.

—Я попросила развод, потому что так жить больше нельзя. Дело не в Матвее, а в нас с тобой. Я бы не посмотрела в его сторону, если бы в нашем браке было за что держаться. И я не пытаюсь отрицать свою вину перед тобой. Да, отчасти ты прав. Поэтому я ухожу. Ты не заслуживаешь, чтобы тебя обманывали. Никто не заслуживает.

—Вот же ты сука…— цедит Роман, будто меня не слыша.— До какой степени нужно опуститься, чтобы с рванью малолетней связаться. Кризис среднего возраста у тебя? Члена молодого захотелось?

Мне нельзя срываться. Я не хочу скандалов и грязи.

—Я не собираюсь отвечать на твои вопросы. Мне жаль, что так вышло. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что речи о сохранении нашего брака быть не может.

—Собралась получить развод и к хахалю своему побежать?— Рот мужа раздвигается в издевательской усмешке.— Слишком шоколадно для тебя. Думаешь, после того как ты со мной во всех светских газетёнках засветилась, я позволю свою фамилию в грязи прополоскать? Я, блядь, Родинский! Мою фамилию каждая собака в стране знает, потому что я на неё годами пахал.

Я чувствую тошноту. При чём тут его фамилия, Господи? Я просто хочу развода и поскорее пережить этот день. Мне ничего не нужно… Даже эта чёртова машина не нужна. Я просто хочу развестись.

—После развода я верну себе фамилию отца. Я не заставляла на себе жениться и не скрепляла брак с тобой кровью. Каждый имеет право прекратить отношения и начать жить заново.

—О том, какие обязательства накладывает на тебя брак со мной, нужно было раньше думать. Чем больше на тебя смотрю, тем сильнее убеждаюсь, что твои мозги я переоценил. Обычная баба, падкая на смазливых кобелей.

—Заткнись!— выкрикиваю я, срываясь из-за обширной гибели нервных клеток. Лицо пылает, от ярости и унижения стучат зубы. Я ведь не пластмассовая кукла. Всему есть предел.— Какой будет моя жизнь после развода, не твоё дело. На имущество я не претендую, детей у нас нет. Можешь поставить на уши всех своих друзей-судей… Только шумихи наделаешь, которой ты так боишься.

—Жить с тобой я, разумеется, не буду,— презрительно бросает Роман, меняясь в лице. Оно теряет краски, приобретая оттенок той самой невозмутимости, которую совсем недавно так старательно тренировала я.— Но и ты не рассчитывай на розовую вату. Я плевки в лицо не прощаю.