—У него нижняя челюсть сломана,— подтверждает парень.— Шину поставили. Ещё сотрясение… И два ребра треснули. Ушиб почки, но это, говорят, вроде не так серьёзно.

Немеют пальцы, и мне приходится сжать их в кулак. Задушенная истерика переходит в тошноту. Я не могу объять услышанное. Сложить две части пазла воедино. Эти жуткие травмы и то, что к ним имеет отношение человек, с которым я собиралась растить общих детей.

—Заткнись,— глухо и неразборчиво мычит Матвей.— Пугаешь Стеллу.

Его взгляд перебирается мне на лицо, и в нём появляется слабый намёк на веселье.

—Это мой друг Денис. Ссыкло и паникёр.

Как он может юморить прямо сейчас, остаётся для меня загадкой. Потому что я близка к тому, чтобы сбежать под любым предлогом ради возможности как следует прореветься. Как такое возможно? Чтобы Роман… сам?

Я поворачиваюсь к парню, не желая мучить Матвея необходимостью разговаривать:

—Где он был? Что… Как вы здесь оказались?

—Он позвонил мне ночью. Взял телефон у кого-то. Его мобильник, я так понял, они выкинули. Я подобрал его на остановке, и потом мы приехали сюда.

Обернувшись, я впиваюсь в Матвея глазами.

—Это Роман? Он тебя избил?

Матвей качает головой.

—Это был Санёк и его дубинка. Господин даже посмотреть постеснялся.

На этом мои нервы неожиданно трескаются.

—Извини, я сейчас,— бормочу я, подскакивая на кровати.— Скоро…

Вылетаю за дверь и, зажав рот рукой, оглядываюсь в поисках убежища. Мне нужна всего-то пара минут. Пара минут, чтобы прийти в чувство.

Туалет. Здесь, совсем рядом. Я запираюсь в кабинке и, включив воду, тихо вою в кулак. Он ведь мальчишка совсем, а его избивали дубинкой. Как низко нужно пасть, чтобы учинить расправу над человеком, да ещё и чужими руками?

Теперь перед глазами всплывает образ Романа Как он затягивает галстук и как сидит во главе стола на совещании. Трусливый и жестокий кусок дерьма. Конечно, он бы никогда не стал пачкать свои наманикюренные пальцы. Достаточно просто нанять кого-то.

—Девушка, извините, что снова вас тревожу.— Сделав над собой усилие, улыбаюсь вежливой санитарке.— Я могу поговорить с врачом, который занимается Даниловым?

—Дмитрий Андреевич должен скоро подойти. Можете подождать его здесь.— С этими словами Аня, как написано на бейджике, указывает на ряд стульев вдоль стены.

Долго ждать действительно не приходится, и уже спустя несколько минут возле стойки появляется плотный приземистый мужчина в халате. Врачей сложно спутать с кем-то ещё. Их выдаёт взгляд. Цепкий, но огороженный от всего мира.

Не дожидаясь, пока девушка подаст знак, что это именно тот, кто мне нужен, я подхожу к нему сама:

—Дмитрий Андреевич? Хотела расспросить вас по поводу Данилова.

Хочется верить, что мой смятый после сна костюм и лицо без макияжа выглядят достаточно презентабельно, чтобы воспринимать меня всерьёз. Мужчина быстро окидывает меня взглядом и коротко заключает:

—Слушаю.

Я сыплю вопросами о состоянии Матвея, настойчиво прося не преуменьшать степень ущерба его здоровью, и спрашиваю, имеет ли смысл переводить его в платную клинику.

—У парня закрытый перелом нижней челюсти, но, к счастью, без осколочных элементов. Ему всего двадцать три, так что, если не будет грызть орехи, месяца через полтора-два будет в строю. Что касается рёбер, то там смещения нет, поэтому срок на заживление около месяца. Переводить в другую больницу или нет, вы уж сами решайте, но имейте в виду, что молодой человек изъявил желание выписаться в самое ближайшее время.— Взгляд мужчины становится острым и внимательным.— Упрямый парень. Характер травм говорит об избиении, но он настаивает, что неудачно упал с крыши.

«Спасибо» — это единственное, что я могу из себя выдавить. Ещё добавляю, что на то время, пока Матвей находится здесь, у него должно быть всё самое лучшее — от ухода до лекарств, и за это я, разумеется, дополнительно заплачу. Врач отвечает, что максимум, который я могу сделать,— это нанять для Матвея личную сиделку, а в остальном они и без того делают всё, что могут.

На этом мы и прощаемся.

Едва я переступаю порог палаты, Матвей впивается в меня отчаянным взглядом. Милый. Он решил, что я сбежала.

—Мне требовалось поговорить с врачом,— поясняю я и, улыбнувшись, сжимаю его пальцы.

—А я думал, что настолько хреново выгляжу,— глухо мычит он без улыбки.

Его друг смотрит на меня во все глаза. Не знаю, рассказывал ли ему Матвей обо мне, а если и рассказывал, то называл ли мой возраст и упоминал ли, что я замужем. Кажется, нет.

—Врач сказал, что ты собираешься как можно скорее выписаться,— с укором замечаю я.— Даже не думай об этом. Вдруг челюсть не так срастётся.

—И станешь Щелкунчиком,— с иронией вставляет Денис.

Матвей показывает ему средний палец и переводит глаза на меня. В них больше нет весёлости — есть просьба и смертельная усталость.

—Посидишь со мной немного?

—Конечно,— киваю я и оглядываюсь в поисках места, где можно поудобнее устроиться.

—Садитесь.— Денис встаёт и придвигает ко мне стул.— Я пойду прогуляюсь за кофе.

То, что он перешёл на «вы» не остаётся для меня не замеченным, но едва ли сейчас имеет смысл заострять на этом внимание. Я занимаю предложенный стул и переплетаю наши с Матвеем пальцы. Несмотря на всё, что он пережил за последние несколько часов, его кожа такая же горячая. Даже сейчас ему удаётся греть меня как солнцу.

* * *

Я провожу с Матвеем около часа. За это время вернувшийся с прогулки Денис успевает попрощаться и уехать, а худощавая санитарка с равнодушным лицом — принести на подносе стакан с кашицеобразным содержимым. Только заметив рядом с ним пластиковую соломинку, я понимаю, что она принесла Матвею завтрак. Именно так ему придётся питаться в ближайшие недели две, а то и больше.

Он показывает ей большой палец и жестом просит поставить поднос на тумбочку. Санитарка удовлетворяет его просьбу с непробиваемым безразличием, а после того как она, так и не проронив ни слова, выходит за дверь, я принимаю решение нанять сиделку. Не хочу, чтобы в таком состоянии Матвею приходилось иметь дело с человеческим равнодушием.

—Отдыхай, ладно?— говорю я на прощание и, не удержавшись, осторожно глажу его по волосам.— Я приеду завтра.

—Я буду ждать,— неразборчиво мычит он и морщится от боли. Но это не мешает ему добавить: — Ты очень красивая.

Я выхожу из палаты с мокрыми глазами и совершенно раздавленная. Последние года два Роман даже в день рождения не слишком старался сказать мне что-то приятное — чаще откупался дорогими подарками. А двадцатитрёхлетний мальчишка со сломанной челюстью морщится от боли, но говорит.