будем жить? – спрашивает Вера.

Ольга начинает жалобно хныкать.

– Бабушка предложила переехать к ней.

Вера не ожидала такого ответа, и даже Ольга удивленно смотрит на маму.

– Мы же совсем ее не знаем, – говорит Вера.

Мама глубоко затягивается папиросой и выдыхает тонкую струйку голубоватого дыма.

– Моим родителям был не по душе ваш отец. Теперь, когда его больше нет…

– Не говори так, – просит Вера. Она сразу решила, что никогда не проникнется к бабушке ни симпатией, ни уж тем более любовью.

Мама молчит, но ее взгляд говорит сам за себя: папы больше нет.

Ольга прикасается к Вере – то ли поддерживая ее, то ли пытаясь утешить.

– Когда уезжаем?

– Сегодня. До того, как хозяин придет за квартплатой.

Прежде Вера попыталась бы возразить и поспорить, но теперь только тихонько вздыхает и уходит к себе. Сборы не будут долгими: немного одежды, несколько одеял, расческа и старые валенки, которые ей уже малы.

Вскоре, слой за слоем завернувшись во всю имеющуюся у них одежду, они уже пробираются сквозь снег к новому пристанищу.

И вот они на месте. Небольшое здание кажется неухоженным, на его фасаде осыпалась каменная облицовка. Окна закрыты невзрачными занавесками.

Они поднимаются на второй этаж и идут по коридору к дальней квартире.

Дверь отворяет тучная женщина в поношенном халате в цветочек, лицо у нее печальное. Седые волосы убраны под бледно-зеленый платок. В пожелтевших от табака пальцах она сжимает папиросу.

– Здравствуй, Зоя, – говорит женщина. – Значит, это мои внучки. Вера и Оля. Кто из вас кто?

– Вера – это я.

Она горделиво вскидывает голову под пристальным взглядом новоявленной бабушки.

Та кивает.

– С вами, надеюсь, не будет проблем? Нам здесь неприятности не нужны.

– Не будет никаких неприятностей, – тихо говорит мама, и бабушка впускает их.

Вера резко останавливается. Ольга натыкается на нее и начинает хихикать, но тут же смолкает.

В квартире только одна комната. Маленькая дровяная печка, раковина в кухонном закутке, стол с разномастными стульями и узенькая кровать, придвинутая к стене. Из окна, на котором нет занавесок, видно кирпичную стену через дорогу. Туалета нет – видимо, уборная одна на весь дом.

Как они будут жить здесь, в такой тесноте?

– Идем, – говорит бабушка, потушив папиросу в блюдце, полном окурков. – Я покажу вам, где сложить вещи.

Через пару часов они готовятся к первой ночи в новом жилище, в комнатушке, где пахнет вареной капустой и их телами. Вера устраивает на полу постель из одеял и укладывается рядом с сестрой.

– Мебель завтра перевезет мой знакомый с работы, – усталым голосом говорит мама.

Ольга начинает плакать. Все понимают, что мебель не улучшит их положения.

Вера берет сестру за руку. С улицы доносятся грохот подводы и ругань – и Вере кажется, что с этими звуками умирают ее мечты.

С того дня Вера постоянно зла на судьбу, и как бы она ни старалась скрыть эту злость, у нее не выходит. Она легко раздражается, придирается к мелочам. У них с мамой и Ольгой одна узенькая кровать на троих, и спят они так прижавшись друг к дружке, что одна не может даже пошевельнуться, не задев других.

Вера работает с раннего утра и допоздна, и даже дома ей некогда отдохнуть. Она готовит ужин для мамы и бабушки, таскает дрова, чтобы протопить печку на ночь, моет посуду. Трудится, трудится, трудится. Этот распорядок нарушается только по пятницам.

– Зря ты продолжаешь туда ездить, – говорит мама, когда они вместе с Ольгой выходят из дома. В пять утра на улице кромешная темнота.

Минуя кафе, они наталкиваются на захмелевших вельмож, и, глядя, как те смеются и обнимаются, Вера ощущает укол в груди. Они так молоды, так свободны – а она, хоть и младше них, с утра пораньше тащится с матерью на работу, вместо того чтобы распивать кофе, болтать о политике и писать о чем-нибудь важном.

Мама берет Веру за руку.

– Мне жаль, – шепчет она.

Вера сжимает ее ладонь. Обычно они не разговаривают о трудностях и о боли. Она хочет сказать матери, что все понимает и не сердится, – но, боясь, как бы не полились слезы, лишь кивает.

– Ну, до свидания, – наконец говорит мама, сворачивая к остановке трамвая.

– До вечера.

Всем троим в разные стороны.

Оставшись одна, Вера проходит еще пару кварталов до Дворца правосудия, где встает в длинную очередь.

– Фамилия, – хрипит гоблин, когда она наконец приближается к столу.

Вера называет фамилию, и он забирает ее документы, быстро, но цепко проглядывает их. Затем поднимается и стремительно удаляется по коридору. Она видит, как он входит в большую залу, отделенную стеклянной стеной. Там он переговаривается сначала с другими гоблинами, а затем с мужчиной в длинной черной мантии.

Наконец он возвращается и отдает ей документы.

– Таких людей в нашем королевстве нет. Вы перепутали. Дальше.

– Но ведь раньше он был у вас. Я прихожу сюда уже больше года. Пожалуйста, проверьте еще раз.

– Здесь нет никого с таким именем.

– Но…

– Он не здесь, – ехидно шипит гоблин. – Его нет, поняли? Двигайтесь. – Он вытягивает шею и заглядывает ей за спину: – Дальше.

Вера хотела бы рухнуть на колени и зарыдать, но нельзя привлекать к себе лишние взгляды. Так что она вытирает глаза, расправляет плечи и идет на работу.

Папы больше нет.

Был – и исчез. Это значит, что он мертв. Кем бы ни были его палачи, они убили его. Может, тролли в черных сверкающих экипажах, а может, и сам Черный князь, их властелин. Любые вопросы запрещены – даже те, что неизбежно возникают у убитой горем семьи. Нельзя просить отдать тело для похорон, нельзя сходить к нему на могилу или одеть его к погребению. Такие просьбы только привлекут внимание к их семье – и к той казни, которую Черный князь хочет скрыть. По этой причине Вера проводит обычный день в библиотеке, ни словом не обмолвившись об отце.

Когда она возвращается с работы домой – пешком, не на трамвае, удлиняя дорогу, – зима будто поднимается прямо из недр земли. Ломкие черные листья, опадая с ветвей, изящно парят на холодном ветру, их так много, что издалека они напоминают стайку ворон, зависших у самой земли. Под свинцовым небом все здания кажутся тусклыми и приземистыми, и даже светло-зеленый замок выглядит одиноким.

К тому времени, как она подходит к дому, на мостовой и на голых ветвях деревьев уже лежит снег.

Остановившись у двери квартиры, Вера пытается отдышаться. Она представляет, какой разговор ее ждет, и