окружал его, окутывал. — Это Она — ясно почувствовал Том. Это отражается свечение Ее глаз. Только в чем? В озере? Но где же озеро? Ничего нет, кроме свечения. Он тонет в свете. Он знает, что этот свет и есть путь, путь большой, как небо. Но если каждый миг — полный, время будет двигаться так же незаметно, как свет. Он плывет, он движется со светом вместе. Он не знает, сколько времени прошло, но вдруг он услышал Ее голос. Это было как звон со звезды. Это было бесконечно далеко. Но голос пересек даль и оказался в самой глубине его сердца. Рядом раздались какие-то скрипучие голоса, визги, стремившиеся заглушить Ее голос. Но сделать этого было уже нельзя. Он был в нем. Он пел в глубине его сердца. Огромный покой переполнил Тома, и тогда он увидел во тьме маленькие светящиеся огоньки. Это были окошки Дома. Так близко! Но это не обман зрения. Нет. Такой покой может наступить, только если ты находишься у самого Дома. Он у двери. Но он не стучится в нее, нет. Он просто запел песню, Ее голосом, который теперь стал его голосом.

Дверь открылась сама собой. На пороге Дома была Она.

— Вот ты и нашел свою песню, песню, открывающую двери Дома!

— Так это моя или твоя песня?

— Она ничья. Она принадлежит тому, в чьем сердце поселится. Тот, кто поет ее, дарит всем другим. Смотри, сколько людей ты привел в Дом!

— Я привел?!

Она ничего не ответила, только ввела его в Дом. И за ними в дверь входили и входили люди со светящимися глазами. В Доме помещались все. Это только снаружи он кажется маленьким. Тот, кто увидит его изнутри, поймет, что он огромен, как целый мир. Весь мир становится Домом. И чем больше людей в нем, тем больше простора. Потому что каждый входящий приносит с собой простор. Не отнимает пространство у других, а приносит его.

И все эти люди подходили к окнам Дома и гляделись в озеро. И озеро засветилось так, как будто из него взошло новое солнце…

Казалось бы, пути на полчаса,

Но мы идем все дни свои и ночи

С Земли на Землю через небеса,

И невозможно проще и короче.

Сказка о конце и начале света

О чем молчит зеленоглазый Кот

И старый Леший, закуривший трубку?

А на самом деле — о чем? А о чем молчит лес? А озеро?

Ни о чем?

Неправда. Они молчат о самом важном, может быть — о самом главном в жизни. Но кто же про это знает?

В лесу, возле озера, не было никого. Но… в ветках поблескивали два больших глаза, глубоких, как само озеро, и задумчивых, как деревья, склонившиеся над ним. Это был, конечно, Оль, все тот же Оль, которого всегда можно было здесь встретить (если сумеешь заметить его). Он-то хорошо знал, о чем молчит зеленоглазый Кот и старый Леший, закуривший трубку. И о чем молчат деревья. И озеро. Знал, потому что молчал вместе с ними.

В ветках деревьев запутались звезды. В лесу стояла великая тишина. И Том почувствовал, что ее нельзя прерывать ни за что. Но как же узнать, о чем они все молчат? И он решился подойти к Олю тихо-тихо и шепотом спросить его: — О чем? Ты знаешь, о чем они молчат?

Оль повернул к нему свои широко открытые, глубокие, не-мигающие глаза, в каждом из которых, казалось, застряло по звездочке, и сказал тоже очень тихо:

— А ты помолчи вместе с нами, тогда сам узнаешь. Ты что, уже забыл, как молчал со мной?

— Нет, не забыл. Это было удивительно хорошо. Но…

— Что «но»?

Том замялся. Он знал, что молчать надо будет долго, может быть, до старости… А ему надо знать сейчас и еще рассказать кому-то. Ему это очень надо. — И не только ему.

Подумав, он ответил:

— Был когда-то мудрец, который сказал: «Знающие не говорят, говорящие не знают», но он же все-таки говорил, хоть и знал. Есть же такие особенные слова, которые могут не нарушать тишины.

— Да, есть, — прошептал Оль. — И если ты способен их понять, то слушай: мы все молчим о конце и начале света.

— О конце и начале света? — удивленно переспросил Том. — О конце — это я понимаю, сейчас кто только не говорит о конце света. Год кончается, тысячелетие вот-вот кончится. Многим кажется, что свет кончится. Но о начале? О начале никто не говорит.

Глаза Оля мягко сверкнули.

— А тогда чего же говорить о конце, если не знать о начале? Тогда все — пустое. Разве ты не знаешь, что было в начале, Том?

— Вначале было Слово… Божье Слово. Бог сказал: Да будет свет!

— А в начале твоей жизни? Ну, ты этого помнить не можешь. Но твоя жизнь настоящая началась с улыбки. Ты улыбнулся и этим как бы сказал вслед за Богом «Да будет свет!» Да, бессловесным младенцем ты вторил Богу. И если свет будет кончаться, все равно в твоем сердце осталось Божье Слово, и ты можешь его повторить наперекор концу.

У Тома закружилась голова и часто-часто забилось сердце.

— Ты думаешь — человек может повторить в след за Богом то начальное Слово?

— А ты думаешь, человек совсем ни при чем? Бог все делает без человека и за человека? Приходи на готовенькое?

— Но…

— То-то и дело, что «но». Человек ведь создан по образу и подобию Божьему.

Что-то это напомнило Тому. Ведь Она когда-то говорила, что ищет подобных себе. И ведь нашла как будто. Или это каждый раз надо находить снова?

— Но… — опять пробормотал он.

Оль снова что-то ответил. Слова шли друг за другом. Вопрос. Ответ. Опять вопрос. Но все они как будто не нарушали тишины. И тайны не нарушали. И вдруг…

В лес ворвался ослепительный свет. Именно ослепительный. Он не осветил, а ослепил все, как непрошеный луч прожектора, который как бы срывает покров с тайны, раздевает, оголяет. Гладкие поверхности сверкали, затмевая всю глубину. Лес сделался каким-то плоским, полным острых углов, совсем не таинственным и… очень страшным.

Вслед за светом прогремел голос, от которого все задрожало: и деревья, и сердце