Шрифт:
Закладка:
– Милый, въ какія неряшливые одежды одѣвается твоя похоть, твое вожделѣніе ко мнѣ, твой пламень, – не безъ игривой улыбки сказала Она и, потупляя прекрасныя свои очи, продолжила: —Ахъ, я вѣдаю: ты любилъ меня; но нынѣ, нынѣ – лишь похоть въ тебѣ, лишь похоть. О, невыносимо…
– Отнынѣ любо мнѣ лицезрѣть Тебя елико возможно чаще, о вѣчно-ускользающая, но вовсе не вѣчно-ускользающее въ Тебѣ манитъ меня. Ты чиста и юна, Дѣва нездѣшнихъ мѣстъ, но и не это манитъ меня. И не то, что далеко превосходишь всѣхъ прочихъ, о невозможно-прекрасная, безпримѣрная и несравненная. Нѣчто иное, несказанное и безымянное, манитъ меня. О, какъ манитъ оно! Что-то измѣнилось, но то не похоть, нѣтъ! Иное въ помышленіяхъ, иное и въ сердцѣ. Щемящее бросилось въ сердце: проклятіе ли то или благословеніе? Но не только щемящее бросилось въ сердце, но и безвозвратное. Я словно потерялся: въ лабиринтѣ высочайшихъ страстей, – ибо и сердце мое затерялось – въ Тебѣ. Нынѣ Ты представляешься еще восхитительно-прекраснѣе. Бросается это щемящее въ сердце: стрѣлою. У меня къ Тебѣ всё слито воедино – въ Свѣтъ; ибо Ты еси Свѣтъ. И я не кривилъ и не кривлю душою, когда говорилъ и говорю, что много чистосердечнаго, неизъяснимо-чистаго и восхищеннаго, возвышеннѣйшаго рвется: словами. Ибо я питаюсь пречистымъ Твоимъ свѣтомъ, паче снѣга свѣтлѣйшимъ, и уже не могу иначе. Но слово обычно умолкаетъ, егда я зрю Тебя, о высокочтимая Дѣва. Но не днесь. Милая, нынѣ – зима, увядающая зима, беременная весною, погляди на солнца сѣвера – снѣга, столь рѣдкіе въ родныхъ нашихъ мѣстахъ; но у меня…у меня весна, расцвѣтшая весна – въ венахъ; и родилася она лучистой нашею любовію: любовію изліянною; незакатное, заченшееся при первомъ Твоемъ посѣщеніи сердца моего, нынѣ распустилось въ мѣрѣ полной. Печальной – Ты еще прекраснѣе. Невыразимо. Чуялъ и чую, вѣрнѣе, вѣдалъ и вѣдаю: здѣсь свѣтитъ подлинное. Коснуться не смѣю: коснуться звѣзды – себя опалить. Прости, о немыслимо-прекрасная, за искреннее, слишкомъ искреннее; не оно извергается изъ меня помимо Воли моей, и я не могу сего ни скрывать, ни молчать о такомъ, но – я такъ желаю, ибо я желаю Тебя, но желаніе мое не имѣетъ въ себѣ постыднаго: оно – лучъ, оно – свѣтъ, оно – весна! Женщина есть существо текучее, влажное, непостоянное. Ты же болѣе застывшая, поскольку Ты льдяная, что не мѣшаетъ горѣть огню внутри этого льда, – отвѣтствовалъ я со страстію, мнѣ присущей.
– Милый, я вѣрю тебѣ въ томъ, что въ тебѣ сердце пламенное и многохраброе, коему подстать побѣды небывалыя, о коихъ легенды будутъ слагать вовѣкъ вѣковъ, ибо зрѣла сердце, изъ коего сыплютъ себя искры пламенныя. Я буду вѣчно помнить гордыя твои дѣянія, – и тѣ, что были, и тѣ, что имѣютъ быть, – какъ и то, сколь часто ты ставилъ на конъ Жизнь, играяся съ быками, почитаемыми здѣсь священными. Я знаю благую твою любовь. Но я алкаю иной Любви – Любви неземной – небесной. А для тебя Небеса – суть? Ты вѣришь? Ахъ, если бы ты вѣрилъ…
– Вѣрую!
– Но ты еще слишкомъ мужъ, ты не преодолѣлъ полъ, хотя во всёмъ остальномъ ты и возвышаешься, и не твоя вина, что ты не преодолѣлъ: ты не вѣдалъ. Должно еще пройти время.
– Къ чему преодолѣніе мужского: не считаешь ли Ты, что оно равно съ женскимъ? – удивленно вопросилъ я.
– Быть можетъ, и не равно, но оба суть заданное, мѣрное, не твое, не ихъ. Посему слѣдуетъ уходить отъ сего. Помни: похоть самца и даже самая мужественность стоитъ не столь ужъ многимъ дороже женственности; врата вышины запечатаны для тѣхъ, кто не преодолѣлъ полъ въ сердцѣ своемъ.
– Ради Тебя я готовъ и на сіе…
– Ты нынѣ глаголешь, какъ мужъ, а я желаю иного…Горько мнѣ…
– Ты, Ты… самое совершенство; мнѣ не должно отказаться отъ словъ своихъ и своихъ клятвъ: всё ради Любви… Ибо сердце мое затерялось въ Тебѣ, въ пречистомъ Твоемъ свѣтѣ. Ибо Ты – Дѣва сердца моего.
– …И твоего духа, – змѣясь, сказала Она.
– И духа моего, – повторялъ я, не то ослѣпленный, не то оглушенный, глядя въ никуда.
– Возлюбленный, Любовь твоя должна быть не плотоядна, не плотска, а возвышенна…
– Я готовъ возгонять себя именно ради Тебя (а не ради себя и, скорѣе, вопреки самому себѣ), о Дѣва. Ибо Ты – на устахъ, Ты – въ сердцѣ, Ты – въ помышленіяхъ. Ты – сердце судьбы моей. Всё готовъ я бросить на алтарь…ради Любви къ Тебѣ.
– И ты пойдешь на это?
– Пойду, о богиня. Азъ есмь звѣзда, исполненная огня, и я гряду къ звѣздѣ: звѣзда къ звѣздѣ, духъ къ духу. Порою, въ лучшіе миги представляется: ради Тебя я готовъ потерять…что угодно; я готовъ всецѣло себя отдать ради Тебя. Ибо Ты предстаешь безконечно-отличною отъ прочихъ. Милая, Ты – самое близкое сердцу часто, слишкомъ часто, до боли мое. Вездѣ мракъ изсушающій, а Ты – Свѣтъ, о возлюбленная. Въ Тебѣ я вижу не Себь и даже не себя: въ женскомъ обличьѣ, – но свое Я.
– Возлюбленный, я узрѣла боль въ осѣненныхъ закатомъ осеннимъ устахъ твоихъ, кои часто сливалися съ моими въ вѣчныхъ нашихъ лобзаніяхъ. Я не желаю, чтобы тебѣ было больно…больно изъ-за меня.
– Не говори такъ: Тебя мнѣ подарила сама Судьба, о Свѣтозарная. И Ты, Ты рождаешь ярколучистый мой пламень, молнійно-лазурный и багрянопылающій.
– Не говори и ты такъ, о Свѣтъ въ ночи: Судьба зла, зла, зла…Мнѣ тяжело тебѣ вѣрить.
Вдругъ Она измѣнилась до неузнаваемости: двоящейся обликомъ, но не двоякой сущностью, предстала Она и бросила въ меня слова горькія, какъ змѣиный ядъ:
– Я змѣя небесная, гряди къ иной! Приди въ ея обьятья – не въ мои!
– О нѣтъ! Не для того настигалъ Тебя: не жду безопасности и счастья не жду. Не для того, о, не для того всё это! Повѣрить не могу…
– Я опасна, какъ
