Шрифт:
Закладка:
– Это было большой ошибкой с их стороны подпустить тебя к вердигри. Теперь они потеряли все источники энергии. Понять бы только, откуда взялся изумрудный камень в наших краях. Раньше я ничего о нём не слышал, – с улыбкой сказал Клеон.
При этих словах Кира испытала ощущение дежавю, как если бы однажды уже слышала эту фразу, стоя именно на этом месте. Всё, что её окружало, несомненно было для неё в новинку, но в то же время ей казались до боли знакомы и небоскрёбы, и голубые травы-чешуйки, такие необыкновенно живые и гладкие.
– А что тут понимать, надо идти к Келадону и прямо у него спросить. Сколько можно скрывать от нас правду? Слишком много вопросов накопилось и много неувязок, – резко ответил Агрэй, кивая в сторону высокой и толстой башни, расположенной в самом сердце скопления небоскрёбов. При этом у него был вид лионита, принявшего для себя какое-то важное решение.
Клеон замахал головой, выражая несогласие с намерением брата:
– И что ты ему скажешь? Да он даже слушать тебя не станет, особенно после того, как ты сбежал на Землю, ослушавшись его приказа. Он выставит тебя за дверь в первые же секунды, ещё ограничение на использование чар наложит!
– А я не вижу никаких препятствий ему хотя бы иногда быть более откровенным с собственным сыном. Моё терпение тоже не безгранично. Я не один из его хранителей, не подопечный и не слуга! Ему придётся со мной считаться, – отрезал Агрэй, и Кира поняла, что в стеклянную тюрьму её заточил не кто иной, как отец Агрэя и Клеона.
«Ничего себе семейка. Прекрасный повод для размышлений на тему «Отцы и дети». Они даже не называют его отцом, а только по имени», – подумала она, с лёгким сочувствием разглядывая таких похожих внешне и таких непохожих внутренне братьев.
Отца Киры давно не было в живых, но когда-то он существовал в этом мире, очень любил свою дочь и подарил годы тёплых воспоминаний, которые грели в трудные моменты её жизни. И даже теперь, спустя годы, никто не смог бы отнять у неё эту любовь: она была неподвластна времени, которое, казалось бы, стирает всё. Гораздо сложнее жить, когда у тебя нет никаких воспоминаний, которые тревожили бы тебя среди ночи.
Стоит заметить, что тема семьи была для Киры одной из самых болезненных: слишком много боли было в одном лишь только слове «семья», и Кира всегда достаточно остро реагировала на любые мелочи, которые могли хотя бы отдалённо напомнить ей о её близких. Чем старше она становилась, тем больше боли накапливалось в её сердце, ведь от её некогда большой семьи почти ничего не осталось, и даже счастливые воспоминания приобрели оттенок грусти.
Она боялась забыть тех, кого когда-то любила, но воспоминания предательски выцветали в её сознании, как под действием солнечных лучей выгорают фотографии. И вот уже невозможно было оживить в памяти голоса, улыбки, жесты и прочие мелочи, которые делают наших близких теми, кто они есть.
Кира смотрела на Агрэя с Клеоном и проводила параллель: «Неизвестно, что хуже: потерять отца или иметь отца, которому нет до тебя никакого дела. Ценят ли бессмертные так же время, проведённое с близкими, как те создания, чей век недолог и мимолетен? Или же растрачивают его впустую, игнорируя саму мысль о привязанности? Интересно, что стало бы с людьми, если бы впереди у них была бесконечно долгая жизнь? Возможно, она утратила бы всякий смысл, ведь её прелесть во многом состоит как раз в кратком течении».
А тем временем братья не прекращали свой оживлённый спор, оставаясь каждый при своём мнении, при этом Клеон эмоционально жестикулировал, а Агрэй был холоден и расчётлив.
– Сколько раз ты разговаривал с ним по душам за последние годы? Лично мои с ним беседы всегда сводились к получению очередного задания и фразе: «Закрой за собой дверь», – не унимался Клеон в своем желании доказать Агрэю бессмысленность его задумки. На его лице читалось нечто вроде смеси недоверия и сарказма.
Но, как известно, Агрэй был упрям как вол, решения принимал единолично и не особо заботился о чьём-либо мнении, кроме собственного. Поэтому в своей голове он уже продумывал план действий и кратчайший маршрут к центральной пузатой башне родного города, не особо прислушиваясь к наполненной убедительными доводами речи младшего брата.
Клеон наконец понял это по одному только выражению лица Агрэя и решил не тратить попусту время и силы:
– Только не говори потом, что я тебя не предупреждал. Это бессмысленно – то, что ты собираешься делать!
– Неужели тебя не смущают все эти неувязки и то, что говорил дух этой несчастной Шаи? Мы ведь действительно ничего не помним до того момента, вдруг все эти годы мы жили в мире иллюзий? – здраво рассудил Агрэй, доставая обсид и просвечивая с его помощью ближайшие здания. На обсиде стали отражаться мелькающие многочисленные фигуры. – Я считаю, что проще напрямую спросить обо всём у родного отца, чем провести тысячи часов в поисках зацепок.
– И как ты собираешься туда протащить нашу скромную компанию? – спросил Клеон. – Не думаю, что там ждут нас с распростёртыми объятьями после того, как мы освободили важного пленника. Это же считается изменой, и наказание за это – смерть, даже для тебя.
– Нас? Об этом и речи быть не может. Ты спрячешь Киру и составишь ей компанию, чтобы она не сочла нас негостеприимными, – улыбнулся он Кире, и в его голосе послышалась лёгкая грусть. – Я же разберусь во всем сам. Мне для этого помощники не нужны. Вы будете только мешать, – добавил он тоном, не терпящим возражений, и направился в сторону парящего над землёй города.
Клеон только развёл руками: повлиять на решение брата он никак не мог, хоть и остался верен своему мнению. Очевидно, такое происходило с ними уже не впервые. Кира поняла это по тому, как он устало вздохнул. Напоследок Клеон похлопал Агрэя по плечу, как бы желая ему удачи, обернулся к Кире и поманил её за собой.
Кира смотрела вслед удаляющемуся Агрэю и испытывала сильную тревогу за его жизнь. Они никогда не были друзьями, и она всё ещё на него злилась за его надменность и пренебрежительное отношение к людям. Но что-то в его поведении заставляло думать о нём чаще, чем это было необходимо, а его поступки порой совсем не увязывались с её представлением о
