занимались пожарные, в редких случаях – врач или фельдшер, которые были у больного в последние мгновения его жизни. Когда человека «увозили» без церемоний или процессии, часто без гроба, в дом приходили люди с карболовой кислотой, которую разбрызгивали и впрыскивали на пол, стены, мебель и кровати, в результате чего все приходило в негодность.

В конце июля, когда эпидемия холеры была в апогее, я сходил к одному из городских кладбищ. Там стояло много групп людей, закидывавших землей широкие и глубокие братские могилы; куда ни кинь взгляд, везде виднелись свежие насыпи земли. В морге у входа на кладбище стояло 18 сосновых гробов, крашеных и некрашеных, а между ними – завернутые в циновки или парусину трупы. Возвращаясь домой, я наткнулся на две пары носилок – первые несли четверо мужчин, за которыми одиноко шла женщина, а на других лежало положенное в гроб тело ребенка, и убитый горем отец нес их на плече. Этот мужчина, направляясь от находившегося неподалеку лагеря переселенцев, спросил меня, куда относят трупы. Я с ним прошелся обратно к моргу, показав ему дорогу. Могил было не видно, поэтому он поставил маленький гроб между другими и пошел обратно по направлению к лагерю.

В открытом поле в брезентовых палатках или вагонах, в громадном двухэтажном бараке или в возведенных комитетом по переселенцам медпунктах находились тысячи мужчин, женщин и детей, которые распрощались со своим родным домом в Малороссии и отправились искать счастья по эту сторону Урала, а именно на всеми восхваляемой амурской[69] земле. Здесь на большом пустыре, где каждое лето кипит жизнь, еще совсем недавно было уныло и пусто. Переселенцы приехали по железной дороге на поездах, откуда они сошли на перрон, находящийся в непосредственной близости к пустырю, хотя некоторые предпочли покрыть полностью расстояние от дома до пункта назначения в перегруженных повозках, запряженных своими собственными лошадьми. Ежедневно прибывали сотни обозов, и каждый день столько же человек покидали пустырь, направляясь на юг или восток, соответственно на пароходах или повозках. Подавляющее большинство переселенцев новая земля не разочаровала, хотя кое-кто вернулся обратно, не сумев реализовать свои мечты. Было очень много людей, у которых были слишком большие иллюзии насчет сибирского Эльдорадо. Золото и зерно не растут на деревьях, нельзя сразу стать богатым, особенно если ты не готов к тому, чтобы трудиться в новых условиях.

При этом русские ехали в Сибирь не как золотоискатели, а как колонисты, и государство, желавшее, чтобы эта земля была заселена, поощряло и поддерживало переселение беспроцентными ссудами, выделением бесплатных участков земли и множеством других способов, в результате чего те немногие, кто возвращался домой, жалуясь на разочарование, никоим образом не отпугивали новых желающих совершить переезд. Кроме того, те, кто еще мешкал дома, слышали так много хвалебных слов от разбогатевших переселенцев о красивом Востоке с лесами и лугами, рыбой, дичью и прекрасным климатом, что количество заинтересованных в переезде каждый год росло такими темпами, что ресурсов новой Центрально-Сибирской железной дороги, по которой перевозилось подавляющее большинство переселенцев, стало не хватать.

С переселенцами в Тюмень пришла и оживленная торговля лошадьми. Лошадей гнали большими табунами из степей Южной Сибири на рынок в Тюмени, где также сбывалось много краденых лошадей. Подделанные расписки о продаже, тайные соглашения, грубые разговоры на повышенных тонах, торг и сделки «по рукам» придавали неповторимый колорит сибирскому конному рынку. Торговцы лошадьми неплохо зарабатывали – переселенец, привыкший к высоким ценам дома и плохо умевший торговаться, быстро соглашался на условия продавца, когда перед ним была неплохая упряжка (лошадь и повозка часто продавались вместе), которая ему приходилась по душе. Также на переселенцах много зарабатывали торговцы мелочовкой, приезжавшие на пустырь со своими деревянными лавками.

Вот сидит семья и наслаждается обедом, принесенным из дому, – необычайно жирной и плотной свининой с черным хлебом; там же под парусиной лежит в последних судорогах больной холерой, оставленный своими родными; поблизости играют несколько детей, одетых в национальные костюмы, босоногих, в плетеных соломенных лаптях; чуть далее лежат вторая, третья и четвертая семьи, некоторые радостны и веселы, другие серьезны или грустны; сотни лошадей пасутся на просторах пустыря между бесчисленными группами людей. Общее впечатление от этой огромной бурлящей массы представляет собой причудливую смесь глубокого страха и романтики. Если вы просунете голову в дверной проем одного из находящихся там огромных бараков, вы увидите тот же диссонанс, ту же дисгармонию, те же терзающие противоречия: вот лежит больной, стонущий на койке, а рядом стоит молодая пара в добром здравии, доверительно беседующая между собой, чуть поодаль молодой юноша поет душевные песни с родины, играя на двухрядной гармони, так что по щекам женщин, слушающих его, стекают слезы. В углу раздаются звуки музыки, песен и веселых танцев на подмостках, там же вокруг самоваров сидят семьи и наслаждающиеся теплым чаем, другие люди молятся перед иконами, с которыми они ни за что не расстались бы и которыми они собираются украсить самые видные места в своих будущих домах. В больнице производят обход сестры Красного Креста, с любовью выполняющие свою работу, а в стоящих поблизости избах, где бедные переселенцы могут бесплатно получить тарелку щей или чай, сидят стар и млад за длинными деревянными столами.

Хотя в Сибири для переселенцев делается многое, местные сибиряки встречают их не очень радушно, особенно в городах. Бедные переселенцы доставляют неприятности горожанам попрошайничеством; вполне естественно также, что необычайно большой наплыв людей приводит к росту цен на все продукты питания. Я неоднократно посещал переселенцев на пустыре, подружившись с некоторыми семьями, которые там пробыли больше недели. Они всегда охотно рассказывали мне о своей прежней жизни, а также о своих надеждах и планах на будущее. Одна женщина очень удивлялась: раньше она читала о том, насколько Сибирь богата дикими животными, но она еще не увидела хотя бы лисы или зайца. Один красивый и смышленый мальчик 12 лет, видимо, путешествующий самостоятельно, с нетерпением ждал встречи со своим отцом, который хорошо устроился где-то к югу от Омска, а пара пожилых людей выражала свою радость скорой встречей с сыновьями, поселившимися в районе Амура и приславшими им денег на дорогу.

Во время эпидемии холеры часто можно было увидеть большие процессии, двигавшиеся по улицам или в ближайшие деревни и обратно. В некоторые дни по улицам города могло одновременно пройти множество погребальных шествий. Примыкающие улицы были огорожены, и все уличное движение остановлено. Впереди процессии шли священники, диаконы и их помощники с хоругвями и иконами, которые нередко были такими тяжелыми, что