Шрифт:
Закладка:
Однако я отношусь к этому процессу как добросовестная рабочая пчелка, которой была всегда, поэтому раскидываю сети пошире. Попадается несколько вполне приемлемых вариантов. Мне трудно с собой, голос внутри гложет меня: почему никто из нас даже не упоминает о возобновлении парной терапии, хотя мы с Майклом вернулись в город уже несколько недель назад? Так что на следующие выходные я назначаю не одно, а целых четыре свидания.
Глава 20. Номер четыре (с половиной)
Для разогрева назначаю встречу с мужчиной по имени Кевин. После нескольких сообщений в тиндере он лаконично объясняет, что не большой любитель бесконечных переписок и если я заинтересована в нем, то лучше созвониться. Профиль у него соблазнительный: он писатель, учился в университете уровня Лиги плюща. По телефону решаю не обращать внимания на его сильный бруклинский и к тому же гундосый акцент. Сосредоточусь на том, что умен и остроумен. Мы договариваемся о свидании: я отправлюсь к нему в спальный район Бруклина. Он обещает забрать меня у метро, а оттуда пойдем в кафе. Я неплохо знаю район и предлагаю встретиться в каком-нибудь заведении, но он настаивает на станции метро. Мне предстоит усвоить ценный урок: встречайся на нейтральной территории и планируй заранее, чтобы не приходилось решать на ходу. Это особенно важно для женщин вроде меня, которые поступаются своей безопасностью, лишь бы не показаться невежливыми.
На улице ясный сентябрьский день, и я замечаю Кевина, поднимаясь из метро по ступенькам, — он дожидается меня наверху. Совсем как на фотографиях: лысый, с блестящей головой, накачанный — но толще и массивнее, чем я себе представляла. Он легко меня приобнимает и указывает, куда пойдем. Знаю, что там центральная улица со множеством кафе, где можно уютно посидеть часок-другой. Он предлагает взять кофе с собой и отправиться в парк, на что я сразу же соглашаюсь: прогулка пугает меня меньше, чем посиделки лицом к лицу.
Через несколько кварталов он говорит:
— Вообще-то мы можем сварить кофе у меня — моя квартира прямо за углом.
— Э-э-э, — запинаюсь, — не беспокойся, давай купим его где-нибудь.
— Это недолго, мы почти пришли, — говорит он, указывая на входную дверь с улицы на первом этаже дома из красного кирпича.
Я неохотно соглашаюсь. Это мое первое тиндер-свидание, и он выглядит настолько уверенным в себе, что я стараюсь не обращать внимания на красные флаги перед самым носом у меня, которые должны вызвать подозрение. Не хочется показаться нервной или мнительной, чтобы не отбить интерес к себе. Но идти к нему домой кажется откровенно плохой идеей. Чувствую себя в западне и не понимаю, что делать, все еще беспокоясь о своем внешнем виде больше, чем о безопасности. Но стараюсь излучать беззаботность и следую за ним, пока он отмыкает железную решетку перед входом. Внутри темно и мрачно — естественный свет почти не проникает, освещение тусклое, а книжные полки во всю длину комнаты заставлены толстыми книгами и дисками с фильмами и музыкой. Кругом картины и громоздкие скульптуры. Кухня — открытое пространство между гостиной и спальнями в задней части квартиры. Верный своему обещанию, он принимается готовить кофе, насыпая его из огромной банки «Фольгерс». Пусть я снобка, но он это серьезно? У писателя из Бруклина, который сам варит кофе, должны быть отобранные вручную зерна и специальные фильтры, известные только знатокам, а не дешевый «Фольгерс» и бросовая кофеварка. Пока кофе варится, он предлагает посидеть у него на заднем дворе, а не в парке. Меня терзают сомнения, но я снова робко соглашаюсь, укоряя себя за то, что не говорю то, что хочу сказать, а именно что мне неловко и я предпочитаю прогулку в общественном месте. Мне важно, чтобы он знал: я осознаю, что меня в какой-то степени обманывают, и я не настолько доверчива, чтобы не замечать этого, при этом не хочется показаться пугливой и нервной тихоней. Скрепя сердце беру кофе, горький и перекипевший, и выхожу за Кевином во двор.
Здесь тесновато, но симпатично: много зелени, качели под навесом. Мы садимся и, слегка покачиваясь, болтаем о его писательстве. Минут через двадцать признаюсь, что мне ужасно неудобно, что меня кусают комары, и указываю на припухшие красные пятна на голых ногах — он ведет меня внутрь. На этот раз мы усаживаемся на диван в гостиной, и я расспрашиваю о его огромной коллекции дисков: теперь их редко встретишь на полках в домах. Лишь несколько минут спустя после того, как мы устроились на диване, он наклоняется ко мне и на середине фразы начинает целовать.
— Хорошо, — говорю, слегка отстранившись. — Это явно один из способов заставить меня заткнуться.
— Может, переберемся в спальню? — предлагает он. У него изо рта пахнет кофе: он слишком близко наклонился к моему лицу.
— Хм, да, конечно. Как все быстро, — говорю, слегка морщась. Мне не очень хочется спать с ним, но я не понимаю, как выбраться из этого. Он привел меня сюда, но я проявляла только нерешительность — ни одного знака реального сопротивления. Чувствую себя полностью оторванной от себя: как будто я не в этой мрачной квартире, а по ту сторону двери, где под ярко-голубым небом идет моя настоящая жизнь. Там я должна быть прямо сейчас. Мне страшно отказать: мужчина напорист и решителен. Боюсь, что сама подтолкнула его к неизбежному выводу. Стоит его остановить, и он заклеймит меня вертихвосткой, динамщицей, простушкой, которая не разбирается в сексуальной энергии между мужчиной и женщиной. Чувствую, как покидаю свое тело. Такое бывало, когда я прижимала к себе детей, если они падали и ломали кости или в кровь разбивали лицо. Я оставалась спокойной, чтобы позаботиться о них, и не позволяла себе бояться крови или неестественно выгнутых конечностей.
Молча следую за ним в спальню, снимаю майку и юбку, складываю на комод и ложусь в кружевном нижнем белье. Он раздевается до белых трусов, и передо мной предстает тело — угрожающе плотное, крепкое и мускулистое. Он делает мне куннилингус, и я растворяюсь: мысленно плыву в огромном океане, теплая вода уносит мое тело, солнце печет и наполняет меня. Мне не хочется быть в постели с этим мужчиной, и чем дольше здесь
