Я слушаю не дыша.

— Понимаю.

— А тебе самому нужна нянька, Яшин. Ты лажаешь. Мы тебя теряем. Ты должен есть по режиму, спать по режиму, тренироваться по режиму, выполнять все инструкции. Ты должен рвать сейчас на границе своих возможностей! Иначе, достойно содержать ни её, ни себя ты не сможешь. Но даже если она включится и как Аленка у Тарханова станет «женой будущего генерала», то будет вам ой как непросто.

— Не понимаю, Бес, ты меня отговариваешь что ли? Я её должен родителям вернуть?! Так этого не будет.

— Нет, я тебя, Иван, не отговариваю. Я твой выбор и решение уважаю. Но отец остынет, и я уверен, захочет примириться. И помочь, не тебе, так ей. Так вот, не быкуй. Не надо девочке и себе экшен с лишениями устраивать. Тебе точно хватит по жизни экшенов. А девчонкам они по определению противопоказаны.

— Ничего не приму от него.

— Хорошо. Но подумай над тем, что я сказал. Простить отца за резкость — не позор.

— Не могу…

— Если тебя несправедливо обвинили, оскорбили, а ты не теряешь достоинства и способен идти на контакт, человек всегда поймёт свою ошибку. Раскается. Извинится. Исправит.

— Мне всë равно! Мне не нужно извинений.

— Тебе не всë равно. Он — отец.

— Ты ближе. Несравнимо.

— У нас было много времени. А у вас с ним — мало. Но не будем спорить. Я сказал то, что считал нужным, ты услышал. Надеюсь, эта ситуация тебя не подорвёт, а мотивирует.

— Однозначно!

— А Ярославна не выкачает, а усилит.

Беда в том, что я не понимаю — как?!

Прохожу мимо кухни в душевую.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — здороваются они со мной одной интонацией.

«Жена будущего генерала», — застревает в мозгах фраза Бессариона.

Он даже не представляет, какая я беспомощная бестолочь…

Отец, в общем-то, говорил правду.

— Ясь, иди кушать.

На завтрак у нас свежий зерновой хлеб, адыгейский сыр, чай… И для меня лично — пирожное. Потому что у них обоих спортивная диета. И мне немного неловко. Так как в моём мире диета всегда у девочек. Но я с удовольствием ем лакомство, не зная, что мне делать, как жене будущего генерала — то ли обделить Ивана пирожным во имя его диеты, то ли втихаря от Бессариона все-таки засунуть ему в рот кусочек вкусняшки.

Эх…

Отламываю от пирожного кусочек желе с клубникой и таки засовываю ему в рот. Желешку на диете можно, вроде бы, да? Это белок.

Они оба уже пришли с пробежки и даже успели принять душ. А я безбожно засыпаю после каждого глотка чая.

— Собирайтесь.

— Куда?

— Голосовать за отца.

Переглядываемся с Иваном.

Не хочу… Ненавижу это его мэрство.

— Он и без моего голоса выиграет, — бурчу я.

— Одевайтесь, — Бессарион непреклонен.

И я бы, наверное, подчинилась, но…

— У меня паспорта нет. Он дома остался.

— Тогда идём мы. Он помог нашим, наши должны помочь ему. Возражения есть? — смотрит пытливо на Ивана.

— Возражений нет. Всë по-честному, — кивает Иван.

Они уходят, я падаю досыпать. Их так долго нет, что я первый раз в жизни сама разбираюсь от скуки с телефоном, устанавливая привычные приложения.

От безделья иду на кухню. Уже обед. И, конечно, мне хотелось бы что-нибудь приготовить для них, но я не умею. Что они там ещё едят на своей диете?

Отыскиваю всяких спорт-блогеров. Зависаю на их каналах.

Потом решаю ещё одну моральную дилемму — что нахальнее: хозяйничать на чужой кухне или, наоборот, не похозяйничать и окончательно убедить Бессариона в своей никчемности?

Ой, ладно…

Стащив кусок сыра с чашки, смотрю на продукты в холодильнике.

Ну, яйца пожарить смогу, наверное. Но мы их ели вчера…

На верхней полке — куриное филе. В дверце — банка с белой фасолью.

Короче, будет супчик, ничего не знаю. Это единственный рецепт, который не вызывает у меня сомнений. Всё просто — филе кубиками, фасоль промыть и в кастрюлю. Лук, морковь, зелень, перец, соль. Чего уж проще?

Включив видео рецепт, стараюсь точно повторять инструкции.

Но не всë так просто. Порезать мягкое филе кубиками не получается. На вкус форма не повлияет точно, решаю я, скидывая в суп жертву своей рукожопости.

Порезать лук мелко ещё большая проблема. Он весь расползается под пальцами. Выкинув то, что дресс-код не прошло, отправляю в кастрюлю только его часть.

Кинзы нет. Недолго подумав режу петрушку с укропом.

И когда уже почти красота, выключаю плиту и высыпаю зелень.

Вспоминаю, что забыла морковь.

Морковь только неочищенная, в нижней секции холодильника. Кто придумал покупать неочищенную морковь?! Срезаю с неё шкурку ножом.

А тем временем суп-то готов, как её теперь туда интегрировать?? Может её отварить сначала отдельно? Вот в этой маленькой сковородке, например. Ополаскиваю и ставлю её на газ. Вспоминаю, как бабушка тушила всегда лук и морковь на масле. Решаю, повторить фокус. Плюхаю туда немного масла. Оно трещит и летит мне в лицо, на руки…

— Ооо! — хватаясь за глаз, бегу к раковине, быстро умываясь водой.

Боже, это масло всë забрызгает! А я боюсь подойти к плите и выключить. Я вся и так уже в масленых укусах. Но оно вдруг, успокаивается…

Торопясь, чищу морковку.

Рука срывается, я сношу себе кусок кожи.

— Ааа!! — скачу по кухне, заливая всë кровищей. — Боже!

Сковорода дымится… Язык пламени лижет её сбоку, заскакивая внутрь.

В ужасе смотрю, как полыхает масло.

— Воу!! — залетает на кухню, обгоняя меня Бессарион.

Накрывает крышкой. Выключает.

— Ого, — обнимая за талию сзади прижимает к себе Ваня. Берёт мою окровавленную руку, засовывает под ледяную воду.

— И можете мне ничего даже не говорить, — закатываю я глаза. — Это должен был быть суп. Но факир был пьян и фокус не удался… — вздыхаю.

Иван целует меня в затылок.

— За попытку зачёт.

— За ТБ — двойка, — добавляет Бессарион.

Дует на ложку с супом, пробует.

— А за суп — отлично! Давайте обедать.

Разворачиваюсь к Ивану, прячу лицо у него на шее. Он, жалея, гладит меня по спине.

И мне даже никто не выговаривает за криворукость и беспредел на кухне.