Всё это время папа меня вёл, направляя и говоря, что и как надо делать. Я же делал всё на автомате, подчиняясь папе и послушно выполняя все его приказы. И вот папа уже сажал меня в машину. Я также послушно опустился на сиденье и глубоко вздохнул. Самое тяжелое мы прошли, и осталось доехать и пройти в дом. Нелегко было идти, ничего не видя. Дома я хотя бы примерно помнил, где и что находится и мог ориентироваться, но тут я ничего не знал, и мне было как-то не по себе идти. Но это уже было позади и надо было готовиться к возвращению домой.

Подумав о доме, я вновь погрузился в грустные мысли. Я как мог, пытался себя отвлечь от этих мыслей, но получалось у меня это очень плохо. Папа тем временем, убрав мои вещи в багажник, уселся за руль и мы не спеша поехали по дороге в сторону дома. Больше следить за дорогой я не мог, и это было ещё одной грустной потерей из-за потери зрения. Не удержавшись, я грустно вздохнул. Я всё что угодно отдал бы, чтобы сейчас видеть и иметь возможность смотреть в окно. Но, чтобы я не отдавал, вернуть зрение было невозможно, и от этого становилось ещё тоскливее.

До дома мы доехали достаточно быстро, или это я за своими мыслями опять не заметил, как пролетело время. Но вот мы остановились перед домом. Это я понял, когда почувствовал, что папа паркует машину. Он заглушил мотор и только после этого заговорил:

— Ну, вот мы и дома. Пошли я тебе провожу в дом и потом уже заберу вещи. Хорошо?

— Давай, — не стал я спорить и, не дожидаясь, когда папа выйдет из машины, открыл дверцу и самостоятельно покинул машину.

— Пошли, — папа аккуратно взял меня за локоть и повёл меня к дому.

Папа быстро открыл дверь дома и вместе со мной прошёл внутрь. Там мы с папой остановились. В доме было непривычно тихо. Обычно, когда мы с папой откуда-то возвращались домой, нас встречал вкусный запах и мамин голос, но теперь не было ничего. В воздухе совсем ничем не пахло, и царила гробовая тишина. Всё напоминало о том, что мамы больше нет. Ну, а для меня ещё наиболее ужасным было то, что я ничего не видел. Вокруг меня была одна сплошная тьма, а тишина в доме ещё сильнее давила на меня. Мне хотелось развернуться и стремглав убежать из дома, где всё напоминало о нашей счастливой жизни, что причиняло мне сильную боль. Но убегать было глупо. Да и куда бежать? Мне некуда было бежать! От себя не убежишь, как и от прошлого, какую бы сильную боль оно не причиняло.

— Тебя в комнату проводить или ты тут хочешь посидеть? — поинтересовался у меня папа. Видимо, он сам не решался пойти дальше. Было понятно, что ему тоже тяжело возвращаться сюда, где всё напоминало о маме. Ведь он любил её, а без неё…. Без неё всё уже было не так, и я не представлял, как мы будем дальше без неё. Нам уже было тяжело без неё, а дальше будет ещё тяжелее.

— Я лучше пока посижу тут, — решительно сказал я.

— Хорошо. Садись, — папа помог мне дойти до дивана и усадил на него. — Я пойду за вещами.

Папа покинул дом, а я откинулся на спинку дивана. В моей памяти тут же промелькнул тот день, когда мы все вместе сидели в комнате, мы с мамой были на диване, а папа на кресле, и мы читали библию, обсуждали притчи, и нам было очень хорошо. Но больше никогда такого не будет! И не только потому, что я больше не вижу. Это было бы не так ужасно, как то, что мамы больше нет. Она умерла, и это было ужаснее всего! От воспоминаний на мои глаза навернулись слёзы. Я вспоминал, как нам было хорошо в тот день, а потом в моей памяти возник тот день, когда мамы не стало, а я лишился зрения. По моей щеке потекла первая слеза, которую я не смог сдержать.

В этот момент раздались папины шаги, что означало, что он возвращается в дом. Я тут же отвернулся в сторону, не желая, чтобы папа увидел мои слёзы и понял, как мне плохо. Папе было нелегче, и я не хотел, чтобы он волновался за меня.

— Ну, вот и всё. Я всё принёс. Я помогу тебе разобрать вещи чуть позже, а сейчас думаю нам надо немного перекусить и отдохнуть после дороги. Пойду что-нибудь приготовлю. Ты же будешь кушать?

— Наверно, — неопределённо сказал я, отвернув голову.

— У тебя тут всё в порядке? — поинтересовался папа, и я почувствовал на себе его обеспокоенный взгляд.

— Конечно, — как можно увереннее сказал я. — Я просто устал.

— Ну, тогда отдыхай, — папа направился к кухне. — А я пока что-нибудь приготовлю.

Стоило папе пройти на кухню, как я, не удержавшись, просто тихо заплакал. С моих глаз текли слеза за слезой, и я не мог остановиться. Мне было слишком плохо и тяжело сейчас. Боль сдавливала мою грудную клетку, и мне хотелось просто выть, но я мог лишь тихо плакать, не желая, чтобы папа меня услышал и пришёл меня успокаивать.

— Макси, может, я просто сделаю омлет? — раздался голос папы. — Могу добавить сосиски и помидоры. Думаю, будет вкусно. Хочешь омлет? Ты его вроде бы всегда любил. Я могу тебе ещё налить твоего любимого сока или могу тебе дать газировки. Её все подростки любят. А хочешь куплю тебе чипсов? Или можем заказать пиццу! Мы давно её не ели! — но я ничего не отвечал в ответ на слова папы, пытаясь успокоиться, чтобы папа не заметил мои слёзы. Тихий всхлип меня выдал. — Макси, ты чего? — папа приблизился ко мне. — Ты что плачешь? — зачем-то спросил папа, прекрасно зная ответ на свой вопрос.

Я вмиг отвернул голову в сторону и начал вытирать слёзы.

— Нет, — покачал головой я. — Тебе показалось! Я не плачу!

Конечно, я понимал, что врать плохо. Тем более плохо врать папе, но мне очень не хотелось его расстраивать своими слезами. Он так старался ради меня. Он как мог, утешал меня, поддерживал, был со мной рядом и пытался мне помочь, но облегчить мои страдания и мою боль у него не получалось. И я даже представить себе не мог, как ему от этого было тяжело, но я точно это знал. Любому родителю будет