— А тут вопрос не про хозяйство, а, скорее, по мужикам нашим. Вот вы наших инженеров весьма умело убеждаете в том, чтобы они занимались работой, смысл имеющей и пользу стране приносящей. Может, подскажете, как мужика в чем-то подобном можно убедить?

— Хм… убедить мужика я, конечно, сумею. Одного мужика, а возможно и десяток. Но вам-то нужно миллионы мужиков убедить в том, что хозяйство они неверно ведут! А для этого совсем другие люди нужны.

— Ну, извините.

— Не извиняйтесь, не за что. Я просто хочу сказать, что человека, который на подобное способен, порекомендовать могу. Уж не знаю, примите ли вы мою рекомендацию — но то, что вам он помочь реально может, я не сомневаюсь.

— А в чем тогда проблема?

— проблема? Мне две вещи тут непонятны: согласится ли он на такую работу и согласитесь ли вы его на работу эту поставить. Заранее скажу: человек из социал-демократов, коих вы изрядно прищемили…

— Так и вы из них же.

— Я, к вашему сведению, из социал-демократов, как и Глеб Максимилианович, еще в шестом году вышел, и возвращаться ни малейшего желания не испытываю. А тот товарищ по поводу идей весьма упорный, и, мне кажется, пока вы ему не объясните, в чем он не прав, помогать вам он не станет.

— То есть порекомендовать вы человека как бы и можете, но пользы от него стране не будет.

— Еще раз повторю: если он согласится с тем, что ошибался — а я думаю, что ошибался он весьма серьезно, то помощь он вам окажет огромную.

— Стране окажет.

— И это ему тоже потребуется объяснить. Но он все же человек… как бы это сказать… он способен воспринимать правильную аргументацию и, что действительно важно, готов принимать свои ошибки… и исправлять их. И если мы с вами, то есть вы и я… я тоже готов заняться его переубеждением, так вот, если мы ему покажем, что мы правы, а он ошибался, то он, мне кажется, горы свернет для победы правильных идей. Тут же вопрос, как я понимаю, заключается в том, чтобы идеи верные мужику так подать, чтобы он их не просто воспринял, а посчитал своими собственными? Чтобы мужик сам стал мечтать эти ваши идеи в жизнь претворить?

— Вот умеете вы, Станислав Густавович, любую мысль в правильные и доходчивые слова облачить! Вы ведь очень четко и кратко выразили именно суть того, чего нам достичь хочется. И понятно, почему вас наши энергетики с одной стороны опасаются, а с другой уважают столь сильно. В общем, я готов заняться переубеждением предлагаемой вами кандидатуры. Где его искать и как его зовут-то?

— Где искать, говорите? Его еще до переворота сослали куда-то в Туруханский край, а где он сейчас, мне неведомо. Но, думаю, если он за границу не убежал, то найти его особого труда не составит, у вас же жандармерия куда как лучше, чем при царе, работает. А зовут его Иосиф Джугашвили, так же известен он и под партийным псевдонимом Сталин. Вы как скоро его разыскать сможете? Разыскать и в Москву привезти?

— Джугашвили? Тогда я, пожалуй, вас удивлю: в Москве он может оказаться уже завтра. Мы с вами сможем встретиться часика в три пополудни?

Глава 4

Окончательные итоги двадцатого сельскохозяйственного года были подбиты уже в октябре, но, откровенно говоря, и они были не совсем уж окончательные: почему-то в ряде районов ту же гречку собирали уже вообще «по снегу». Впрочем, всерьез дополнения по гречке картину исказить уже не могли — а картина в целом даже радовала: в хранилища было засыпано одиннадцать миллионов тонн зерна «для людей», то есть пшеницы, ржи, ячменя и овса, а так же немало сугубо «кашного» зерна, то есть проса и риса. Еще было довольно прилично запасено гороха, фасоли и чечевицы, так что на прокорм населения до следующей уборочной в «закрома Родины» заложили чуть больше двадцати двух миллионов тонн «продуктов длительного хранения», а кроме этого — немало разных овощей. В первую очередь, конечно, картошки, затем шли капуста, морковь и свекла. И — вероятно впервые в русской истории — в хранилища уложили огромные запасы тыквы. Конечно, продукт весьма специфический, но все же вполне съедобный, а когда жрать буквально нечего, то и тыква вполне себе деликатес.

И правительство с определенным оптимизмом смотрело в будущее — то есть в грядущую засуху. То есть вглядывалось во все более явные признаки этой самой засухи: в высохшие поля, земля на которых быстро превращалась в пыль — потому что осенние дожди как-то обошли эти поля стороной, быстро мелеющие реки. Но не просто вглядывалось, а старалось хоть что-то для предотвращения засухи сделать. На речках солдаты, мобилизованные в соответствии с новым законом «О всеобщей воинской повинности», строили плотины (точнее, простенькие запруды, чтобы в получившихся прудах за зиму хоть сколько-то воды накопить), укладывали в траншеи трубы водопроводов, по которым вода должна была поступать в засушливые районы из больших рек. И всем было понятно, что эти усилия серьезно проблему не решат — но хоть немного, да помогут собрать побольше продовольствия. По крайней мере, в огородах сел и деревень, куда вода по трубам дойдет, помогут. Если, конечно, селяне не поленятся свои огороды все же поливать…

Но больше всего над решением грядущей проблемы работал министр путей сообщения Кригер-Войновский, хотя он вообще не догадывался, по каким соображениям ему были даны такие поручения. Однако он считал эти поручения «в целом очень целесообразными» и несколько заводов вообще перешли на круглосуточную работу. В Твери на вагоностроительном заводе уже отладили изготовление литых стальных вагонных колес, и двухосные тележки для пассажирских вагонов типа «пульман» там выпускались во все возрастающих количествах — а несколько новых заводов собирали все больше пассажирских вагонов (и все вагоны эти обеспечивались тормозами по типу Вестингауза). Правда, сам он не очень хорошо понимал, почему в требованиях особо указывалось, что вагоны нужно строить «в упрощенном варианте», без отопления и освещения, но с «трехэтажными» спальными местами — однако, раз деньги выделялись именно для такого варианта, он и эти требования выполнял. Несколько странные (для железнодорожника) требования: изготовить к концу марта двадцать первого года до пяти тысяч пассажирских вагонов, причем вагонов «технически» пульмановских, но по удобству даже похуже, чем у вагонов четвертого класса — причем этот «специальный заказ» должен был выполняться