Он дотянулся до сигнальной стропы и рывками передал приказ: «Круг над целью».

Сначала ему показалось, ничего не изменилось, потом птица отклонилась к северу, летя прямо на костер.

Валин нагнулся к Талалу, трубой приложил ладони ко рту:

– Как у тебя с ургульским?

Лич поморщился – то ли от вопроса, то ли от боли в ноге.

– Ужасно, – ответил он.

– Сумеешь объяснить, что мы хотим мира?

– По-моему, в ургульском нет такого понятия.

– А как насчет: «Тому, кто шевельнется, птица порвет глотку?»

Талал свел брови:

– Боюсь, самое большее, на что я способен, – это: «Птица вас убьет».

– Пусть будет «Птица убьет».

– Ты уверен, Валин? – спросил лич.

– Нет.

Валин давным-давно ни в чем не был уверен.

Он снова повернулся к огню. Разглядел вблизи и воспрянул духом. Всего один костерок и несколько мелких фигурок вокруг. Два апи – ургульских складных шатра из шкур – стояли в стороне, между ними бродили стреноженные кони. Во всем лагере, пожалуй, человек десять. Не больше дюжины. Крыло кеттрал, даже израненное, как-нибудь совладает с десятью-двенадцатью дикарями-кочевниками.

– Ни Кента я ни в чем не уверен, – признался Валин, – но нам нужны еда и огонь, отдых и кони, а здесь все это есть.

* * *

В целом высадка прошла лучше, чем смел надеяться Валин. Костер сторожили ургульские дети – старшему было лет десять, – они стряпали завтрак для взрослых, досыпавших последние минуты в тепле апи. Старшая девочка, бледное светловолосое дитя лет девяти-десяти, кинулась на них, вопя что-то на своем невразумительном наречии и размахивая кухонным ножом, но Лейт сбил ее точно рассчитанным ударом рукояти меча. Двое ребятишек поменьше нерешительно поглядывали то на огромную птицу, то на апи, но, не считая нескольких визгливых угроз, ничего не предпринимали.

Иное дело – взрослые. Едва замолк детский визг, из ближайшего шатра, отбросив полог, вылетел мужчина – совершенно голый, с копьем в руке и с искаженным яростью и растерянностью лицом. При виде нависшей над костром Ра он было приостановился, но страха перед шестью вооруженными пришельцами в черном не показал. С утробным воплем он метнул в Валина копье. Валин уклонился, и оружие, не причинив вреда, кануло в ночь. Не успел он сделать и шагу, как в горло нападавшему полетел нож.

Валин оглянулся через плечо – Присягнувшая Черепу улыбнулась и подмигнула ему.

– Мы не убивать пришли! – рявкнул он.

– Будь добр, не говори от первого лица во множественном числе, – возразила Пирр, подбрасывая на ладони новый нож. – Я в ваше крыло не вхожу.

– Зато я вхожу, – вмешался Лейт, – и не прочь убивать. Помню лекции о кровавых жертвоприношениях и пытках и что-то не рвусь…

Он осекся, потому что из апи показалась женщина – тоже голая и с коротким роговым луком в руке. Кожа ее, бледнее луковицы, как у всех ургулов, пылала в свете костра, и пышная светлая грива волос тоже как будто раскалилась в пламени. Она сделала шаг и остановилась, вглядываясь в перестроившихся кеттрал. По лагерю пронесся порыв ледяного ветра. Она не вздрогнула.

– Давай говори, – подзадорила Пирр. – Скажи, что она женщина. А «мы» не убиваем женщин. Я не против. Поведай мне, какая она безобидная.

Валин разглядывал ургулку. Кожа и бедра все в выпуклых шрамах – от копейных и стреляных ран. Волосы хлещут по лицу, но она их не замечает, видит только Валина. Тетивы она пока не натягивала, но стрелу на лук наложила, и, по всему видно, стрелять ей не внове.

– Если двинется, убей ее, – медленно проговорил Валин.

– Какое варварство! – не скрывая насмешки, воскликнула Пирр. – Тристе, бедняжка, такого бы не одобрила.

Валин не удостоил ее ответа.

– Талал, говори. Не тяни.

Лич чуть промедлил и начал с запинкой:

– Васап эбебиту…

– Ты убил моего васапе, – оборвала его женщина, подбородком указав на труп. – Не калечь мой язык.

То, что она владела аннурским, немало удивило Валина, зато дало ему возможность самому вести переговоры. Между тем из двух апи показались еще несколько человек – кто в кожаных штанах для верховой езды и длинных рубахах, кто голый по пояс. Как и надеялся Валин, их набралось всего шестеро. Десять, считая детей и мертвого.

– Он на нас напал, – заговорил Валин, указывая на труп. – Мы убили, защищаясь.

Женщина бросила взгляд на тело и пожала плечами:

– Найдутся другие воины согреть мои ночи.

Подошедший справа юноша что-то проворчал. Этот держал в каждой руке по ножу и, судя по повадке, не прочь был попытать удачу.

– Анник… – окликнул Валин.

– Держу его, – отозвалась та.

Ургулка посмотрела на лучницу, обернулась к своим и отрывисто бросила несколько слов.

Юноша в ответ огрызнулся, замахнулся ножом – и плюнул ей в лицо.

Нагая женщина не моргнув глазом развернулась и всадила стрелу ему в горло. И придерживала рукой, пока умирающий, выронив ножи, хватался за древко, – выпустила не раньше, чем у него подогнулись колени. Смерив труп взглядом, она повернулась к остальным ургулам. Валин уловил отдельные слова: «Вождь… мертв… вызов». Женщина широко раскинула руки, словно ожидая атаки от соплеменников и не замечая своей наготы, режущего ветра и крыла кеттрал в считаных шагах от себя. Только когда ее люди закивали, она снова обернулась к Валину.

– Я Хуутсуу, – объявила она. – Вокови этой семьи. Мы воюем или мы едим?

– По-моему, я влюбилась! – одобрительно вымолвила Пирр. – Надеюсь, мне не придется ее убивать.

Валин глаз не сводил с ургулки. Судя по отсутствию часовых, пестрому вооружению, по двум убитым на траве – их нельзя было назвать великими тактиками. С другой стороны, женщина сама не боялась смерти и ничуть не жалела убитых. Все так же раскинув руки, она ждала его ответа.

– Мы едим, – проговорил наконец Валин. – Я сожалею о ваших… мужчинах.

Хуутсуу пожала плечами:

– Мужчины убили бы тебя. А эти двое… – Она махнула в их сторону луком. – Дураки.

– Тем не менее, – сказал Валин, ожидавший от нее горя или гнева и чуть растерявшийся, не дождавшись, – мы хотели бы обойтись без войны.

– Тогда будем есть. – Она повернулась к глазеющим на Валина детям. – Пиикви, Сари, дайте сестре по щекам, чтобы пришла в себя, и ставьте горшок на огонь. Я иду за своими мехами.

Повернувшись, она без лишних слов скрылась в шатре, а Валин неожиданно для себя очутился посреди ургульского лагеря, занятого утренними хлопотами: кто мочился за апи, кто осматривал лошадей, кто грел над костром озябшие руки – будто ничего не случилось, будто полдюжины солдат не свалились с неба на гигантской птице и не убили одного из них. Даже те двое, что убирали тела, с полным равнодушием к судьбе погибших сорвали с них немногочисленные украшения, отбросили в сторону оружие и уволокли трупы в высокую траву.