– Это ничего, – заявил лич, распрямляя колено и кривясь от боли. – От ранения в бедро не умирают.

На самом деле от ранения в бедро запросто умирают – медицинские архивы Гнезда в избытке хранили описания подобных случаев, – но Валин решил об этом не напоминать. Если лич держится на ногах, значит может и лететь, а это сейчас главное.

С Гвенной оказалось хуже. Валин запретил зажигать фонарь, но ее и без того светлая кожа стала до того пепельно-бледной, что будто светилась в темноте. Девушка, хоть и морщилась, и вскрикивала, когда он нащупывал рану под ее спутанными волосами, так и не пришла в себя. Кровь пропитала ее кудрявые волосы и засохла, так что Валин, помучившись, просто срубил несколько толстых прядей своим поясным ножом. Очнувшись, она будет ругать его на все корки, но пусть прежде очнется. Череп на ощупь казался цел, – впрочем, пальцы у него онемели, да и при целом черепе мозг мог пострадать. В конце концов Валин закутал ее в теплое одеяло, чтобы хоть как-то сберечь от холода, и снова пристегнул к когтю.

Дальнейший полет был знобливым, долгим и мучительным. Лейт держался долин и перевалов, летел низко, чтобы хребты заслоняли от погони, но не забывал, что и земля грозила смертью. Пилотом он был умелым, но правил в темноте и чуть не цеплял брюхом грязь. Валин различал трещины в камне и нерастаявший снег под валунами. Стоило Лейту ошибиться, их всех размазало бы по гранитной скале.

Когда последний хребет остался позади, Валина мутило от боли, от непрестанного усилия что-то разглядеть в темноте, от судорог, которыми сводило мышцы всякий раз, когда он пролетал над зубцами скал. И свет, затеплившийся на востоке, не помог делу. Через час, когда взойдет солнце, положение станет поистине дрянным. Кеттрал не зря чтили Хала: в темноте даже у подраненного крыла Валина был шанс уйти. При дневном свете их легко заметят и с земли, и с воздуха. Если Блоха не остался без птицы, если он угадал, в какую сторону они бегут, если и он всю ночь гнал без отдыха, то увидит их за двадцать миль. А в трубу – еще дальше. Многовато «если», но Блоха тем и славился, что умел все «если» превратить в «когда».

Валин всматривался в открывающуюся под ними травянистую равнину. Кеттрал нередко, особенно в последние годы, посылали за Белую реку гонять шайки ургулов, но большая часть боевых действий разворачивалась тысячью милями западнее, в Кровавой и Золотой степях, где кочевые племена бились о рубежи Аннурской империи. Огромная однообразная равнина внизу, вливавшаяся в зубцы Костистых гор, на картах Гнезда называлась Дальней степью, и Валин мало что сумел о ней вспомнить. И в этих отдаленных местах обитали какие-то племена, но наставники кеттрал считали их незначительными и не включали описания в курс подготовки. Сейчас Валину пришлось пожалеть об этом упущении. Он ясно понимал, что приземлиться необходимо. Гвенна с Талалом требовали серьезного внимания, да и ему пора было выдернуть наконечник из плеча. А еще важнее дать отдых Ра, пока та от усталости не свалилась с неба. Пирр отвлекла его от размышлений, дернув за плечо.

Валин обернулся. Ему представлялось чудовищной несправедливостью, что женщина выжила в развязанной ею же схватке. Впрочем, сражение – не справедливый судья и не слушает доводов за и против. Валин так и не решил, как поступить с ней после того, как они выберутся из горной страны. Было сильное искушение попросту бросить Пирр в степи, поцелуй ее Кент, но с этим можно было и подождать.

Она снова дернула за плечо, и Валин подавился ругательством.

– Что? – выкрикнул он, склоняясь к самому лицу убийцы, так что ее волосы хлестали его по щеке.

Если та и испытывала страх, пролетая над опасными землями на раненой птице с крылом враждебных кеттрал за плечами, то не выдавала этого ни видом, ни запахом. Валин еще ни разу не видел ее испуганной.

Огонь, понял он по движению ее губ.

Пирр указывала на северо-запад. Валин проследил взглядом за ее пальцем: на таком расстоянии виднелось только рыжее пятнышко, да пламя и было невелико – может быть, костер, разведенный, чтобы к рассвету приготовить завтрак. Тогда это ургулы. Валин крепче ухватился за стропу и свесился вниз. Хоть наставники и пренебрегали описанием кочевых племен, того, что он знал об этих всадниках, хватало, чтобы их опасаться.

В отличие от других окружающих Аннур политических образований (империи Манджари, Антеры, Фрипорта и Объединенных Городов), ургулы обходились без правительства, а значит, без закона, позволяющего процветать торговле и сдерживающего кровную месть и многолетние межплеменные распри. Как видно, не зря они поклонялись Владыке Боли. У аннурцев этот бог звался Мешкентом, но ургулы на своем языке называли его Квина – Закаляющий. В степи не было городов, зато ургулы тысячелетиями ставили сотни алтарей своего бога: то тяжелые каменные плиты, то наваленные кучей обломки, над которыми приносили свои дикие жертвы болью и кровью.

Валин перебирал в памяти, какие случаи требуют жертвоприношений: полнолуние и новолуние, солнцестояния, буря, потоп и голод, – и каждый раз бог ургулов требовал живой плоти. Гент однажды спросил, как эти поганцы еще не вымерли при таком множестве человеческих жертвоприношений, на что Давин Шалиль ответила: ургулы гораздо многочисленнее, чем принято думать; рассеянные по равнине мелкие племена, на их языке «тааму», насчитывали около миллиона. Валину такие цифры внушали тревогу. Правда, население империи исчислялось десятками миллионов, но легионы редко имели в строю более полумиллиона солдат и были растянуты вдоль границы. Между тем у ургулов не существовало особого военного сословия: все – мужчины, женщины и дети – были бойцами. Прирожденные наездники, закаленные душой и телом суровой жизнью в суровой местности, они, если бы не постоянные междоусобные войны, могли составить серьезную угрозу для Аннура.

А главное, они представляли серьезную угрозу для крыла Валина. Кадетам не полагалось знать о боевых действиях кеттрал, но на учебном плацу и в солдатской столовой вечно гудели разговоры, так что Валин был в курсе вылетов в степи за последние несколько лет. Он понятия не имел, кто являлся их целью и чем так важны заросшие травой земли без городов и селений, но сейчас дело было не в этом. Возможно, замеченные внизу ургулы и не сталкивались с кеттрал, но наверняка слышали о падающих с небес огромных птицах, несущих мужчин и женщин в черной форме. Так что рассчитывать на радушный прием не приходилось.

«И все-таки, – думал он, окидывая взглядом серую и черную землю под наковальней туч, – придется спускаться».

Он еще раз отыскал глазами костер. Раненной в голову Гвенне нужен отдых. Им всем нужен отдых. И похищенное в Гнезде продовольствие подходит к концу. И Валину, и Талалу нужно очистить и прижечь раны, а для этого опять же требуются огонь и отдых. Можно было бы разбить собственный лагерь, обойтись без еды, самим обработать раны и уклониться от встречи с местными жителями, но и в таком решении был свой риск. Его решение определила Ра – птица все труднее взмахивала крыльями.

Долго она в воздухе не продержится. И так уже длинно планирует вниз, теряя высоту ради отдыха, и потом с огромным трудом снова взбирается вверх. Перебои в ритме полета становились все сильнее, и летела она свесив голову. На земле Лейту придется ее осмотреть, разобраться, что с ней такое. Хуже того, пострадавшие кеттралы иногда приходили в себя целыми днями, а то и неделями. Костер – это ургулы, а ургулов без лошадей не бывает. Валин терпеть не мог ездить верхом, но лучше верхом, чем пешком, даже если бы Гвенна могла идти.