Трант резко откинулся назад, сверкнул глазами, отразившими свет фонаря. Он просто не способен был просидеть неподвижно хоть несколько мгновений.

– Обычно даже больше. Тебя я ни в чем не обвиняю, пока нет доказательств, потому что ты пришел с Таном. – Помолчав немного, он погрозил Кадену пальцем. – Но ты и шлюху-детоубийцу с собой притащил!

Столько ненависти прозвучало вдруг в голосе этого человека, такая была в нем раскаленная ярость, что Каден отшатнулся.

– Тристе не убивала детей, – ответил он, мотнув головой.

– Ты просто не знаешь. Не знаешь. Тан сказал, она из кшештрим.

Каден готов был спорить, но сдержался, вспомнив историю Тана о ганнан и кораблях с сиротами. Транта вряд ли можно было пронять разумными доводами, да Каден и сам засомневался, найдутся ли разумные доводы в его пользу.

– Вы будете ее мучить? – спросил он вместо того.

– Я? – Трант вздернул брови и ткнул себя в грудь. – Я не буду. Нет. Нет, нет, нет. Я не мучаю пленных. Мне не дозволено мучить пленных. Этим занимаются охотники.

– Охотники?

У Кадена по загривку пробежали колючие мурашки.

Трант постучал себя кулаком по голове:

– Плохо слышишь? Охотники, говорю. Они тут главные. Если кого надо пытать, это по их части. Так еще до твоей империи повелось. Даже еще до Атмани.

Он кивнул с видом мудреца, одобряющего установленный порядок. Каден покачал головой, пытаясь разобраться в невнятных рассказах:

– А ты кто? Чем занимаешься?

– Я солдат. – Трант стукнул себя в грудь кулаком. – Солдат. Седьмого ранга.

– А сколько всего рангов?

Трант оскалил в улыбке темные зубы:

– Семь.

– А потом тебя повысят? – спросил Каден. – До охотника?

Ишшин уставился на него, как на полоумного.

– Это не ранг, – заявил он, качая головой. – Ни хрена не ранг.

– А что же? – совсем растерялся Каден.

– Я тебе скажу, что это такое.

Трант склонился к Кадену через стол, взглянул круглыми глазами и взмахом ножа подманил Кадена к себе так близко, что тот ощутил вонь гнилых зубов изо рта.

– Благословение – вот что это. Благословение.

Каден колебался. Разговоры об охотниках и солдатах, как видно, все сильней будоражили Транта. Тот раскачивался всем телом, словно сидел на хромой лошади, и с болезненным любопытством разглядывал Кадена. Благоразумнее всего, пожалуй, было бы закончить трапезу в молчании, чтобы не распалять Транта. Но чтобы добиться от ишшин доверия, чтобы склонить их к сотрудничеству, заставить поделиться знаниями, Кадену нужно было их понять, а пока, кроме Транта, никто не мог описать ему устройство Мертвого Сердца.

– А как становятся охотниками? – осторожно спросил Каден. – Как вы это решаете?

– Решаем? – мрачно рассмеялся Трант и принялся вдруг расчесывать уродливый шрам на предплечье. – Мы не решаем – так же как ты не решал заиметь такие глаза. Бывают люди, в которых это есть. Это. Благословение. В других нет. Просто… нет.

Он замолк, устремив взгляд в потолок, будто что-то припоминая.

– Я хорошо это понял во время очищения, – изрек он неожиданно, как будто говоря с самим собой.

– Очищения?

Трант резко втянул в себя воздух и оскалил зубы:

– Очищения. Еще у нас иногда говорят «переход». Порой это просто больно. – Он вздрогнул всем телом. – Больно, Кент подери. Так охотников отличают от солдат, проверяют, у кого есть дар.

– Так что это такое, твое очищение, или переход?

– Что это? Что такое? Да вот оно самое, мать твою! Боль, боль и снова боль! Неделями режут и жгут!

Он сорвался на крик, распахнул на себе дублет. Грудь его была затянута паутиной шрамов – старых, грубых, плохо залеченных шрамов. Каден дернулся, но Трант в запале этого не заметил.

– Режут, – твердил он, словно пробуя каждое слово на вкус. – И жгут, и ломают. Еще как ломают. Топят. Морозят. Снова и снова, раз за разом, пока не треснешь. – Он ткнул себя пальцем в лоб. – Пока не сломается здесь.

Все еще дрожа, он устремил взгляд на Кадена.

– Боль, – повторил он уже спокойнее, как будто одно это слово все объясняло.

Каден помолчал, смиряя бьющийся в груди ужас, укрощая его.

– Зачем? – спросил он наконец.

Трант пожал плечами с полным равнодушием к столь живо описанным пыткам.

– Иногда при ломке откалываются чувства. – Он хрустнул рыбьей костью, обсосал ее. – Знаешь, любовь, страх, хренова надежда. Иногда боль их вышибает. По крайней мере, из тех, у кого есть дар. Из тех, кто может ходить во врата. Они и есть главные, они охотники.

Некоторое время Каден молча смотрел, как ест его собеседник. Тан предупреждал, что ишшин не похожи на хин, но Каден тогда решил, что речь идет о культуре и взглядах, о различиях в приемах и методах обучения. Даже попав в Мертвое Сердце, увидев Лорала Хеллелена и прочих, даже стоя перед нацеленным ему в грудь арбалетом, он еще верил, что хотя пропасть и широка, через нее можно навести мосты. Теперь же…

Он попытался найти объяснение тому, о чем рассказал Трант. Как видно, у ишшин были свои способы достичь ваниате – если это можно было назвать ваниате: без медитации и обуздания разума, без долгого молчания, без упорных занятий. Похоже, они – все они – проходили через пытку, жестокую пытку, и те немногие, кто в ней терял способность что-то чувствовать, получали власть, а остальные…

Каден посмотрел, как Трант хлебает жижу из деревянной миски. Он что-то мычал себе под нос, раз за разом повторял незатейливый мотив.

И тут новая мысль обрушилась на Кадена, словно пощечина.

– А Тан?..

Трант оторвался от миски и живо кивнул, капая соусом с небритого подбородка.

– У-мгу, – промычал он. – Да. Рампури Тан был охотником. Почти не уступал Кровавому Горму, кое в чем не уступал. Охотник.

Каден медленно выдохнул, умеряя пульс.

– Ты мог бы кое-что от меня им передать? – спросил он.

Во всей крепости, казалось, было немногим больше сотни человек. Каден уже понял, что Трант здесь ничего не решает, но способен же он обратиться к тем, кто решает?

– Ваш командующий должен знать, что Тристе помогла мне спастись. Она заслуживает мало-мальски приличного обращения.

– Приличного, ого! Император заговорил о приличиях!

Трант понизил голос и выпучил глаза, забормотал себе под нос, но, едва Каден наклонился к нему, встрепенулся, хлестнул по воздуху между ними жесткой ладонью:

– Да ты знаешь… Знаешь, что враг с нами творил?

В бешенстве он сбился на невнятное рычание: