– Тогда – тебя сейчас по реке отвезут домой, и приступай к сборам, – велел Урусов. – Как к ранней службе зазвонят – жди у ворот, Бебеня будет к тебе с двумя санями и с людьми. К тому времени пусть твои бабы соберутся. И, пока еще темно, но решетки уж убраны, ты переберешься в новое жилье. Потом вечером вернешься, перевезешь, что осталось.

– Одного вечера маловато будет.

– Для меня главное – чтобы ты мог как можно скорее устроить все для гостьи. Все перины, одеяла, все тюфяки, все войлоки, сколько их в доме есть, первым делом вези. И скарб с поварни, чтобы сразу можно было варить и печь. А перетаскивать узлы и короба потом можешь хоть целую неделю. Только с бережением!

– Князь-батюшка…

– Ну, что еще?

Деревнин собрался с духом и рассказал, что вынужден держать в подклете Воробья со всем его бестолковым семейством. Ногаец расхохотался.

– Этим не вредно и поголодать! С собой их не бери. Пусть твой Воробей спешно ищет для них иной приют. Дуру, что покойницу ограбила, нужно спрятать подальше… она много беды натворит, если ее на Земский двор приведут… куда ж спрятать дуру?..

– Я знаю, – сказал Бебеня, но как-то нехорошо сказал.

– С этим успеется, – ответил князь, и Деревнин все понял.

– Тогда – вывезти в Казань. Наш Мустафа туда собирался, хотел ехать с обозом. Он бы ее и определил куда-нибудь в услужение.

– Да, в Казани ее не сыщут. Вот, Иван Андреич, одной бедой меньше… – Ногаец вздохнул. – Однако искать убийцу Айгуль все равно придется. Сдается мне, что дело это непростое.

– Ищу, – ответил Деревнин, тихо радуясь тому, что князь наконец запомнил его имя. – Я и сам хочу поскорее до него добраться. Мои люди следят за Крымским двором. Уже выследили двух из тех стрельцов, что пускают туда по тайному знаку, а статочно, что еще и за деньги. И других выследят. И уж от них как-нибудь добьемся правды. Но один я с этим не справлюсь.

– Да, стрельцы должны были видеть, как она выбегает и кто за ней гонится. Людей я тебе дам. Как только узнаешь о прочих стрельцах – дай мне знать.

– А как?

Деревнин понимал, что о его внезапной дружбе с князем Урусовым никому докладывать не след. Ногаец тоже это понимал.

– А вот как… Есть на Торгу лавка купца Чохова в подошвенном ряду. Твои ярыжки ее непременно знают. Там же при нем сапожники есть, к ним многие приходят с прохудившимися сапогами. Спосылай туда человека с грамоткой. Пусть бы для отвода глаз принес старые сапоги. Грамотку оставил бы у купца – за ней-де с княжьего двора придут. Он поймет. Но ты прямо не пиши – а есть-де некое дельце, потолковать надобно. Пойму, что ты зовешь.

– Это из-за воеводы? – прямо спросил Деревнин, имея в виду тайный способ сношения.

– Да. Боярин боится, что посольство его вывезет из Москвы. Потому и за мной надзор. Уедут наши – станет полегче…

Нашими князь назвал киргиз-кайсаков, они же – казахи, и Деревнин лишний раз убедился: русские для него своими не стали, хоть он и выучился говорить, как природный русак.

Прощаясь, ногаец строго наказал: первым делом тащить одеяла с тюфяками в горницу для гостьи, и еще – сколько есть в доме войлоков, все везти с собой и положить в той горнице. А потом действовать по обстоятельствам.

Деревнина вывезли с княжьего двора, с черного хода, переулками, и доставили к Чертольским воротам, где он мог срядиться с извозчиком.

Дома подьячий устроил маленький переполох. Сидя за столом на поварне, он сказал Марье с Ненилой, что купил дом, но с условием – завтра утром, когда третьи петухи пропоют, собраться и ехать туда со всем скарбом. Женщины раскудахтались, Архипка пришел в восторг.

– А гостей твоих ненаглядных куды девать? – спросила Ненила.

– Тут пока будут жить, переведем их из подклета, пусть хоть отогреются на поварне. А за Ульяной в скором времени придут, чтобы отвезти ее в Казань.

– Ахти мне! Батюшки мои! В самую Казань! – запричитали женщины.

– Цыц! За дурость расплачиваться надо! – рявкнул Деревнин. – Коли ее изловят – всем плохо придется!

– За какую дурость, батюшка наш?!

Тут подьячий вспомнил, что женщины ничего не знают про ограбление покойницы.

– Не ваше дело, за какую дурость. Ненила, доставай мешки, короба, складывай кухонную утварь. Все свои горшки и половники! Марья, вяжи в узлы тряпичную казну. Архипка! Ты детина крепкий, тащи вниз из горницы скамейки, укладки, изголовье мое!

В деревянном расписном изголовье подьячий держал, как полагается, важные бумаги и ценное имущество.

Всю ночь они прокопошились, а утром, как велено, встречали у ворот сани.

Бебеня привел огромные дровни, в которых сидели два хмурых мужика, а правил сам Бебеня. Они живо нагрузили одни дровни, сверху посадили Ненилу – она только пискнула.

Первые сани ушли, оставшиеся мужики взялись за другие.

– Как быть с псами? – спросил Деревнин. – Нешто их на санях везти?

Решили – псов поведет сам Деревнин, с ним пойдет Архипка.

Напоследок подьячий вошел в подклет, где уже проснулось от шума спавшее на полу Воробьево семейство.

– Данило, я съезжаю, остаешься за хозяина, – сказал Деревнин. – Перебирайтесь на поварню. Там тепло и полковриги хлеба есть, Ненила шмат сальца оставила, на день вам хватит. И ищи наконец другое место! Здесь вас более кормить не станут!

– Так ты из-за нас, что ли, съезжаешь?

– Из-за вас. Осточертели вы мне, и со своей дурой вместе. За дурой вскоре приедут и увезут ее… Цыц! Думать надо было, когда с покойницы перстень с запястьем снимала!

– Куда увезут, зачем увезут?! – всполошился Аверьян.

– Куда надобно, туда и увезут, пока она худших бед не понаделала.

Воробей испугался не на шутку. Он понимал, что прятаться у подьячего было не лучшей в его жизни затеей, но ничего иного в голову тогда не пришло.

– Так куда ж нам деваться? – жалобно спросил он.

– Пока за Ульяной не придут – здесь сидите.