Князь Ярослав Владимирович мужественно бросился в погоню за литовцами и догнал их. Но дальше все пошло не слишком удачно: догнанные литовцы поколотили догнавших новоторжцев, отобрали у них коней и, взяв некоторое количество пленников, пошли дальше. Видимо, военные подвиги не были коньком этого Ярослава. Однако самому Ярославу удалось уйти от плена и попробовать атаковать литовцев еще раз. Вторично русские догнали литовцев уже гораздо большими силами. Причем летописец упоминает князя Ярослава лишь в качестве третьего руководителя отряда повторного преследования после двух нетитулованных командиров: «Погониша по нихъ Явидъ и Ербетъ со тферичи и дмитровци, и Ярославъ с новоторжьци». Очевидно, Явид и Ербет были воеводами – соответственно тверским и дмитровским. На сей раз экспедиция закончилась удачно. Литовцы было догнаны и разбиты. Остатки разгромленного войска укрылись в городе Торопце. Победу довершило явление Александра. Причем, по словам летописца, было иссечено восемь или более «княжиц», то есть князьков. Понятно, это не были князья в русском понимании этого слова. Поэтому летописец и использовал уменьшительную формулу титула, которую никогда не применял для наименования потомков Рюрика. Это, видимо, были какие-то самостоятельные племенные вожди, возглавлявшие грабительский поход на свой страх и риск, без ведома Миндовга. После того как литовское войско было, в общем и целом, разгромлено, Александр отпустил домой новгородское войско и устроил своеобразную «охоту» на оставшихся убегающих литовцев. Князь с дружиной догнал их у города Жижица. Догнал и добил: «И не упусти ихъ ни мужа, и ту изби избытокъ княжичь». Очевидно, серьезной опасности разгромленные литовцы уже не представляли. Однако представления эпохи требовали добить врага, если была такая возможность. И для того, чтобы наказать за нападение, и для того, чтобы впредь неповадно было, и, не исключено, ради своеобразного воинского развлечения, дружинной тренировки (поэтому и осуществлялась операция только силами княжеского «двора», без поддержки городовых формирований).

Надо сказать, Новгородская летопись не упоминает практически ни о каких татарских проблемах. Разве только сообщает, что «поеха князь Олександр в Татары», и только. Так малыш воспринимает карьеру отца: «Ушел папа на работу – пришел папа с работы», а что там, за дверями его маленького мирка, происходит – ему неведомо. Судя по летописи, новгородцы не сильно вникали в конфигурацию зависимости, установленной татарами над Русью. Во многом это стало источником проблем в дальнейшем, когда ханская власть, осваивая ресурс, который могли предоставить покоренные русские земли, добралась и до Новгорода. Новгородцы, которых князь своими дипломатическими усилиями защищал до времени от проблем, оказались психологически не готовы проявить должную покорность.

В отсутствие князя жизнь в городе как будто замерла. В 1247 г. похоронили сына тысяцкого Вячеслава Прокшинича – Константина, принявшего монашество под именем Анкудин, 1248 г. оставлен пуст, а в 1249 г. преставился новгородский епископ Спиридон, был погребен в Святой Софии, а более ничего примечательного не произошло.

Но вот в 1250 г. князь Александр возвращается из Орды, и снова повествование становится более развернутым.

Очередное значительное столкновение с соседями произошло в 1253 г. Причем на этот год пришлось практически одновременное оживление активности и литвы, и немцев. Причем синхронность эта была не случайной. К этому времени Миндовг принял христианство и был коронован как король Литвы. Таким образом, появилась база для того, чтобы стать союзником католических организаций в регионе. Действия литовцев стали подготовкой к усилению активности немцев[216]. Набег литовцев был отбит сыном Александра – княжичем Василием, догнавшим литовский отряд вместе с новгородцами у Торопца. Литва была разгромлена, как отмечает летописец, за кровь христианскую отомстили, полон, как полагается, взяли, и живыми-здоровыми вернулись домой.

Однако активность только разгоралась. Основной удар должны были нанести немцы. В 1253 г. Рижскую епархию возглавил Альберт II Зуербеер, который вскоре получил титул архиепископа. К рижскому престолу он шел довольно долго. И вот, наконец, вожделенная митра была получена. Очевидно, новый архиепископ хотел ознаменовать вступление на престол каким-нибудь значительным военным предприятием. Этим предприятием стало нападение на Псков. «Того же лета придоша Немци подъ Пльсковъ и пожгоша посадъ, но самехъ много ихъ пльсковичи биша», – сообщает Новгородская летопись. То есть поход не задался с самого начала. Посад пожгли, но потом получили от псковичей серьезный отпор. А тут и новгородцы подоспели. Понятно, что раз даже сами псковичи без помощи смогли изрядно побить епископские полки, то новгородцам дела уже практически не осталось. Немцы спаслись бегством, а у новгородцев остался нерастраченный боевой пыл. Поэтому они, вернувшись в город и, по выражению летописца, «покрутившеся», собрались да и пошли походом в Нарву. Д.Г. Хрусталев отмечает, что с этого момента новгородцы перешли от пассивной тактики, предполагавшей только ответные рейды, к тактике активной – к последовательному и систематичному разорению епископских владений. В победную серию включилась и корела, и граждане Пскова. Из летописи понятно, что атака была направлена на земли за Нарвой. Хрусталев отмечает, что удар был направлен на датчан, контролировавших эту территорию. Однако летописец нигде датчан не упоминает. Весь фрагмент построен как описание сражения с «немцами». Возможно, потому, что для летописца этническая принадлежность врагов определялась не по языку и прочим критериям, которые связываем с этничностью мы, а по их административному подчинению. Поскольку Рига в тот момент стала центром архиепископства, то все территории (включая епископство Дерптское и пр.) стали пониматься как «немецкие». Впрочем, возможно, что летописец не вникал в тонкости административного и этнического деления противников и называл их общим для обозначения западных иностранцев термином.

Важно, что битва псковичей с немцами описана новгородским летописцем в весьма пафосных выражениях: «Идоша съ пльсковичи воеватъ ихъ, и они противу ихъ поставиша полкъ, и победиша я пльсковичи силою креста честнаго: сами бо на себе почали оканьнии преступници правды»[217]. То есть состоялась битва, имеющая черты большого сражения, с фронтальным построением и пр. Победа псковичей была истолкована как одержанная силою креста, что в образной системе летописи маркирует более высокую значимость, чем истолкование победы как результата смелости, удали и пр.

После этого поражения немцы запросили мира, который и был подписан.