Шрифт:
Закладка:
Но разве может воробей состязаться в полете с фениксом[151]? С точки зрения реального влияния император Гуансюй был воробьем, а вдовствующая императрица Цыси – фениксом. Вне всякого сомнения, Цыси пыталась «с глазу на глаз» утихомирить не в меру «расшалившегося» племянника, а когда поняла, что уговоры бесполезны, приступила к решительным действиям. Кан Ювэй подлил масла в огонь, внушая императору необходимость привлечения на свою сторону армии и переноса столицы на юг, в Нанкин, где Гуансюй мог бы действовать без мешающих ему придворных консерваторов. Оно бы и хорошо, оно бы и правильно, только не будем забывать, что резвому воробью противостоял феникс… Еще в июне 1898 года Цыси вынудила племянника назначить на пост наместника столичного округа Чжили преданного ей маньчжура Жунлу (в 1906 году дочь Жунлу по имени Юлань, вышедшая замуж за великого князя Чуня, сына настрадавшегося от Цыси Айсингьоро Исюаня, родит мальчика по имени Пу И, которому будет уготовано стать последним цинским императором).
Ошибкой императора и реформаторов из его окружения стала ставка на военачальника Юань Шикая, которого Гуансюй видел во главе верной ему армии. Император возвысил Юаня до заместителя главы Военного ведомства, но головокружительный взлет не лишил того разума. Взвесив все доводы за и против, Юань Шикай выдал Жунлу планы реформаторов, решительность которых доходила до ареста вдовствующей императрицы Цыси (а в Китае от ареста высших лиц государства до их смерти обычно было полшага).
Скажем прямо: дипломат из императора Гуансюя был никакой и в людях он тоже не умел разбираться, за что и пострадал. 21 сентября 1898 года императрица Цыси прибыла в императорский дворец в сопровождении верного ей отряда маньчжурской гвардии и арестовала Гуансюя вместе с его телохранителями и евнухами. Приближенные императора были казнены, а самого его поместили в павильон, расположенный на островке посреди озера Наньхай. Сообщение с островком проходило по подъемному мосту, озеро хорошо просматривалось, так что нечего и было думать о том, чтобы скрытно подплыть к нему на лодке, вдобавок само озеро находилось на тщательно охраняемой территории Запретного города. В Пекине не нашлось бы более надежной тюрьмы.
Императорской печатью, отобранной у племянника, Цыси заверила указ, вводивший регентское управление по просьбе императора. «Сознавая огромную ответственность, которую мы несем перед нашими предками-правителями, мы несколько раз почтительно умоляли Ее величество дать всемилостивейшее согласие помогать нам своими мудрыми советами в деле управления государством, – говорилось в указе. – К великому счастью всех чиновников и народа империи, Ее величество снизошла к нашим мольбам, и с сегодняшнего дня Ее величество будет решать все государственные дела». Надо признать, что Гуансюю крупно повезло, если считать, что десятилетнее существование в унылом островном заточении было предпочтительнее смерти. Если бы у Цыси имелся под рукой подходящий преемник, то она избавилась бы от непослушного племянника вскоре после его отстранения от власти.
От «Ста дней реформ»[152], оборванных на взлете, кое-что все же осталось на память, например – Пекинский университет и Пекинский педагогический университет, предтечей которых были Столичные учительские палаты, основанные по указу императора Гуансюя. Обезопасив себя от происков племянника, Цыси не стала уничтожать все, что было им сделано. Почему принято считать императора Гуансюя плохим дипломатом? Да потому что он мог провести свои реформы с одобрения Цыси и при ее содействии, если бы преподнес их как преобразования, укрепляющие власть и могущество вдовствующей императрицы. Разумеется, желание двадцатишестилетнего мужчины, полного сил и идей, взять власть в свои руки понятно и объяснимо, но перед тем, как идти на риск, нужно детально оценить свои шансы, беспристрастно взвесить возможности и препятствия, а в 1898 году у Гуансюя, будем уж говорить начистоту, никаких шансов на победу над Цыси не было – воробей резвился ровно до тех пор, пока это позволял феникс.
Заключение Гуансюя было безрадостным не только по причине полной изоляции от мира, но и из-за условий содержания, которые оставляли желать лучшего. Императору отвели четыре небольшие и бедно обставленные комнаты, которые к тому же и плохо содержались. Рацион царственного узника был скромным, без каких-либо изысков. Четверо приставленных к Гуансюю евнухов вели себя не как слуги, а как охранники, каковыми они на самом деле и являлись, – были непочтительны и грубы. Слуг-охранников ежедневно меняли, чтобы узник не мог войти с кем-то из них в сговор. Историки спорят о том, кто больше виноват в страданиях Гуансюя – сама Цыси или ее приближенный евнух Ли Ляньин, возвысившийся после казни Ань Дэхая. Ли Ляньина принято демонизировать еще больше, чем императрицу Цыси. Некоторые исследователи доходят до того, что называют его истинным правителем империи в конце XIX – начале ХХ века. Но это неверно. Благодаря расположению Цыси Ли Ляньин пользовался при дворе огромным влиянием и за плату мог устроить любое дело, от назначения на должность до помилования. Но в политику он никогда не лез – властью Цыси ни с кем не делилась. И, конечно же, невозможно представить, чтобы Ли осложнял жизнь императору по своей инициативе, тем более что личных счетов к Гуансюю у него не было.
Кан Ювэю удалось бежать за границу, но за его «преступления» заплатил своей головой младший брат Кан Гуанжэнь. Те реформаторы, которые не смогли скрыться от властей, были казнены. В апреле 1900 года Цыси заставила племянника подписать указ, осуждающий действия Кан Ювэя. «В наших поисках одаренных и достойных людей мы в значительной степени полагались на содействие нашего воспитателя Вэн Тунхэ, – говорилось в указе. – Этот человек однажды настоятельно порекомендовал нам Кан Ювэя, сказав, будто тот во сто раз превосходит талантами самого Вэн Тунхэ. Разумеется, мы поверили ему и впоследствии испытали крайнее изумление и негодование, когда выяснилось, что Кан Ювэй тайно стремился организовать революцию, для чего собрал вокруг себя людей эгоистичных и порочных, и почти сумел вовлечь нас