Благодарный Абакумов вытянулся в струнку перед Берией. По возвращении в камеру больше не усердствовал: чета Серебрянских с их изменой Родине и своевременным признанием помогли в карьере. Пусть обоих спокойно расстреляют.

Абакумов уехал. Яков Иссакович отлежался в камере, пока на немолодом теле подживали раны. Гематомы лица рассосались за месяц, но сержант что-то отбил внутри. При каждом кашле нестерпимо болело, моча лилась вперемешку с кровью. Резь в почках не давала уснуть. О судьбе Полины и других агентов СГОН Серебрянский не знал ничего до самого января, очень редко вызываемый на допрос, пока на стуле следователя перед ним не оказался коренастый мужик крестьянского русского типа с грустными глазами и непокорной черной шевелюрой. По всем признакам — невоенный и неуставной. И представился он не по званию.

— Павел Михайлович Фитин, начальник внешней разведки ГУГБ.

Серебрянскому стало понятно, откуда взялся сей кадр. Раньше и не слышал о таком. После тридцать седьмого, когда госбезопасность выскребла разведку до стерильной чистоты морга, вакантные должности заполнили выходцами из партийных, профсоюзных и комсомольских органов в соответствии с заветами Ильича, что даже кухарка способна управлять государством. Стало быть, любой аграрий справится с руководством ИНО. Классово-безошибочный подход! Но лучше Фитин, какой-никакой коллега, чем тюремные вертухаи.

— Павел Михайлович! Я знаю, меня расстреляют.

— Без сомнений.

— Но пока жив, я болею за дело, которому отдал двадцать лет. Вот, посмотрите!

Арестанты всегда имеют возможность получить бумагу и огрызок карандаша, если вздумают написать повинную о преступлениях против СССР. Микроскопическим почерком, насколько позволили пальцы с разбитыми суставами, Серебрянский набросал тезисы учебного пособия для чекистов по диверсионной деятельности в стане врага. Не расставался с ними, даже когда выдергивали из камеры.

Фитин с безразличием пробежался по тексту.

— Так… «Наставление для резидента по диверсии». Надо же! «Ликвидация охраняемой персоны». «Основы минно-взрывного дела». «Виды ядов и их применение», — он с иронией глянул на заключенного. — Гражданин Серебрянский! Вы — враг народа, следовательно, ваши рекомендации только повредят советской разведке. Что-нибудь еще?

— Погодите… Простите за вопрос, вы сами давно в разведке?

— В прошлом году окончил Школу особого назначения.

Серебрянский навалился на стол, стараясь не упустить малейшие оттенки настроения собеседника.

— Значит, ваш уровень подготовки — начальный. Что же говорить об остальных? — Фитин сделал нетерпеливый жест, но бывший разведчик торопливо затараторил, боясь упустить шанс. — Пусть меня признали предателем, но я знаю о шпионаже практически все! Я умею учить профессии. Спросите ваших педагогов в ШОН — они подтвердят. Они же могут проверить, полезны ли мои советы чекистам-нелегалам. Вам катастрофически не хватает кадров, знаний! Пока я жив, а мне мало осталось, наверное, я готов принести хоть какую-то пользу. Мне бы только бумагу и карандаши. И буквально чуть-чуть времени.

Исписанные листки исчезли в тертой кожаной папке.

— Я посоветуюсь с товарищами, — уклончиво пообещал Фитин. — У меня тоже есть вопрос. В тридцать шестом в Германию бежал некто Теодор Нейман в рамках операции «Канкан». Слуцкий незадолго до смерти истребовал все бумаги Неймана, включая его агентурное дело. Даже ключи к радиообмену.

«Но еще же есть шифровальщики, помощники Слуцкого. Можно их спросить», — подумал Серебрянский и через секунду догадался, что спрашивать некого. Уничтожено не только начальство, но и многие технические работники.

— Сожалею. У меня со Слуцким были неважные личные отношения. Он слишком завидовал успехам СГОН. Если он спрятал документы, то ничем не могу помочь.

Тем более НКВД не получит архив спецгруппы, пока не настанут другие времена. Какие времена и сколько до них лет, арестант не мог и гадать.

— Знаем мы эти успехи. Сплошная англо-французская инсценировка, изображение деятельности, — Фитин хлопнул пальцами по папке, недвусмысленно показывая: будущее хранящегося в ней опуса про диверсионную работу напрямую зависит от следующего ответа Серебрянского. — В ваших рапортах есть отчет о встрече с Нейманом в Минске. Под какой фамилией он легализован в Германии? Какую должность занимает у немцев? О чем говорили во время той встречи?

Серебрянский откинулся на стуле, изображая усиленное рытье в памяти. Она никогда не подводила. Слуцкий спрятал досье? Причина одна — решил уберечь Тео от слишком ретивых костоломов Ежова. Наверно, покойник был прав.

— Верно, я помню тот контакт. Частично. После избиений мне проще обращаться к давним событиям, истекший год как в тумане. Нейман на какой-то заметной должности в полиции.

— В полиции порядка — Крипо? Или в Гестапо?

— Скорее Гестапо… Не могу точнее. Фамилия у него была та же, он легендировался как фольксдойче, оказавший услугу агенту Абвера. Постараюсь еще вспомнить.

— О чем беседовали? — терпеливо переспросил Фитин.

— Теодор переводился в спящего, в режиме редких контактов с Центром. Резерв на случай, если в Германии кто-то понадобится для особо важного задания. Да, вспомнил его позывной — Парис.

— Еще о чем?

— А о чем говорят с агентами-нелегалами кроме службы? — вздохнул Серебрянский. — У них главное желание — вернуться с холода. На Родину. Даже если на Родине ждет слишком горячий прием.

Он показал ожог от папиросы Абакумова, Фитин сделал вид, что не заметил.

— Нам нужна связь с Нейманом, — начальник разведки поднялся. — Вспомните что-либо существенное — дайте знать. По поводу наставления ничего обещать не могу. Посоветуюсь. Конвой!

Те же конвойные в следующую смену, то есть на третьи сутки, провели Серебрянского к Фитину наверх. Он занял кабинет Слуцкого, вряд ли особо переживая, что сидит в кресле мертвеца. Здесь рабочие места практически все такие. Аскетическим остался и интерьер, не изменившись даже в мелочах, включая лампу с зеленым абажуром. Казалось — сейчас войдет Слуцкий и выгонит самозванца.

Приведенный в относительно приличный внешний вид, Серебрянский не шокировал бы посторонних, попадись они навстречу в мрачных коридорах НКВД на площади Дзержинского, вызванные свидетелями или очутившись там иным образом. Он пристроился на стуле для посетителей немного боком, чтобы не тревожить больные части спины.

— Так, гражданин Серебрянский… — Фитин разложил листки с тезисами. — Ваша писанина признана… м-м… занимательной. Я добился, чтобы со следствием по вашему делу не торопились, все изучили досконально. Товарищи меня поняли правильно.

— А Полина?

Главный разведчик страны словно укусил кислый лимон.

— Не наглейте! Если бы не мое вмешательство, то в ближайшие дни… Впрочем, не важно. Полина Серебрянская проходит с вами по одному обвинению. Без вас ее под суд не отдадут.

Яков облегченно откинулся на стул, не обращая внимания на гневный протест ребер и почек. Полина жива! В каком состоянии — сейчас не время спрашивать. Главное — жива…

Этот извилистый путь — коридоры, железные двери, гремящие замки, частые остановки с окриком «лицом к стене!» — Серебрянский отныне проходил многократно. Потом маршрут удлинился — арестанта перевели