– А что, добавляй, звучит солидно. Да и хватит, пожалуй.

Тимофей макнул гусиное перо в чернильницу-непроливайку и аккуратно вывел на листе новую строчку. Планшет полевой сумки работал отлично и лёжа на коленях, был ничем не хуже походного канцелярского столика.

– Командир взвода подпоручик Копорский П. С., – проговорил он, выводя фамилию своего командира в самом низу листа. – Ну что, осталось только Петру Сергеевичу свою подпись поставить, и можно будет нести. – Осторожно приподняв пальцами бумагу, он начал на неё дуть.

– А чего это он? – полюбопытствовал, кивнув на унтер-офицера, Хребтов. – Как будто на горячий чай дует.

– Это, Макар, чтобы буквы не смазать, – ответил важно Блохин. – Грамотные люди, они завсегда такое после долгого написа́ния делают. А в канцеляриях ещё и особым мелким песочком всегда сверху лист присыпают. Сам пару раз такое видел. Потому и не размазано у писарей, как у нас, когда мы свои крестики на получательном листе жалованья или вещей ставим. Тут, Макар, особое писчее дело.

– Вон в тот дом зайди, – направил командующий дежурным караулом знакомый унтер. – Там сейчас полковой штаб, а при нём и канцелярия. Хозяев на время отселили, так что умещаются.

– Спасибо, Ильич, – поблагодарил Тимофей и потопал к достаточно большому по местным меркам дому.

– Младший унтер-офицер Гончаров, – доложился он, зайдя внутрь. – Второй эскадрон. От капитана Огнева к старшему писарю полка с бумагой.

– Фадей Иванович, к тебе! – крикнул сидевший на лавке драгун с галунами вахмистра на воротнике и на обшлагах рукавов.

– Сюда пусть идёт, – донеслось из-за отгороженного тканью угла. – Занавесь только не сверни мне, осторожно сдвигай.

Тимофей потянул ткань вбок, и ему открылась маленькая комнатка с походным складным столиком и накрытым грубым солдатским одеялом топчаном.

– Принёс? Давай. – Пожилой дядька с обильно посеребрёнными сединой висками взял в руки исписанный лист и углубился в чтение. – Ну, вроде бы всё складно, – важно проговорил он. – Ага, да нет, тут дата не проставлена. Как же это можно, чтобы без даты?

– Фадей Иванович, разрешите, я её сам тут поставлю? – вежливо попросил Тимофей. – Мы с Петром Сергеевичем не знали просто, от какого числа проставлять нужно.

– Да когда пишешь, тогда и ставь. Сам, что ли, самолично всё писал?

– Сам. Ну под диктовку господина подпоручика, конечно, и подпись его.

– Ну, коли сам, тогда ладно, – согласился писарь. – Одной рукой так-то положено казённые бумаги писать. Небось, помнишь, какое сегодня число? Двадцать четвёртое мая одна тысяча восемьсот седьмого года нынче. Вон чурбачок пододвинь к столу и сам на него присаживайся. Чернильница и перо перед тобой.

Тимофей присел и под внимательным взглядом главного полкового писаря вывел под размашистой подписью командира дату.

– Фадей Иванович, а куда эта бумага?

– Куда, куда, на кудыкину гору, – хмыкнул тот. – Любопытный ты больно, Гончаров. Полковой командир велел твоему эскадронному её принести, – выдержав паузу, снизошёл он до объяснения. – А тот, видать, взводному поручил. Куда уж она дальше пойдёт, нам этого пока никто не объяснял. Может, тут, в полковой канцелярии, останется, а может, и выше двинет. Это уж как их сиятельство скажут. Они сначала вроде как бранили нашего подполковника, а уже потом успокоились и до похвалы снизошли. Знакомец из делопроизводителей графа сказывал, что он на самый верх про сражение при крепости Ахалкалак доложился и наш полк там в его докладе с весьма лестной стороны упоминался. Вот так вот. А уж на какой верх, это ты сам догадайся.

– Самому им… – начал было Тимофей.

– Тихо ты! – цыкнул на него Матвеев. – Болтаешь много. Давай-ка ступай в эскадрон, у меня ещё дел своих по горло. Передай вашему писарю Никифору, чтобы он отчёт по убыли сегодня же мне принёс, иначе пусть на себя пеняет. Меня уже с утра господин аудитор спрашивал, и я его, дурака, выгораживать не собираюсь.

Тимофей, выйдя на улицу, еле успел отскочить. Мимо пронёсся десяток всадников на взмыленных конях. Осадили они их у того большого каменного дома, где проживал сам командующий граф Гудович. Во дворе забегали люди, подхватили коней, и пара человек из тех, кто прибыл, миновав караул, заскочила внутрь дома.

– Не наши, – услышал он разговор караульных, проходя мимо распахнутых ворот. – Изнурённые сильно, видать, от генерала Несветаева вестники. Там сейчас очень жарко, через два дня на третий из Гюмри с докладами прискакивают.

Глава 7. В дозоре

Двадцать пятого мая русский лагерь у селения Цалка был поднят по тревоге. Били походные барабаны, выдували сигнал побудки эскадронные горны. Нижние чины выбегали из своих остроконечных парусиновых палаток и строились в специально отведённых для этого местах. Через десять минут все стояли при оружии и ловили взглядами фигуры штаб-офицеров[17], собираемых отдельно.

– Наше начальство идёт, – пронеслось по шеренгам. – Хмурные уж больно, видать, случилось чего.

– Драгуны! – оглядев строй, крикнул подполковник Подлуцкий. – Войска генерал-майора Несветаева под Гюмри ведут ожесточённый бой со всем войском эрзерумского сераскира. Снаряды и патроны у наших солдат заканчиваются, и они вынуждены отбиваться от неприятеля штыками. Чтобы не допустить их гибели, главнокомандующим всеми кавказскими силами империи графом Гудовичем приказано идти им на помощь. Дабы ускорить прибытие подмоги, велено выслать вперёд всю нашу кавалерию и казацкую конницу. Выступать приказано сейчас же. Донские полки Агеева и Богачёва уже выходят. Нам дан час на сборы, сколько сможем, везём с собой на конях припасы и фураж. Не хватит до места, значит, остальное добудем в дороге. Лагерь оставляем на нестроевых, они тут всё приберут. Ваше дело, братцы, – обиходить коней и получить припасы. Эскадронным командирам распустить строй!

Через час, следуя в походной колонне, Тимофей обернулся с возвышенности. Позади осталось гостеприимное село Цалка, расположенное в низине, с его садами, чистейшей водой речек и ручьёв, редкими для такой местности великолепными пастбищами и устроенным бытом. Впереди были горные перевалы и двести пятьдесят вёрст трудного пути.

– Не растягиваемся, ходу, ходу! – донёсся крик командира эскадрона.

– Отделение, подтянись! – обернувшись, крикнул Гончаров. – Ярыгин, у тебя саквы[18] на левый бок сползли, ты как их торочил, оболтус?! А если коня угробишь?!

– Сейчас поправлю, господин унтер-офицер! – откликнулся Степан. – Спешил очень. На меня ведь ещё котёл нагрузили. Разрешите на обочину отъехать?

– Отъезжай, – разрешил Гончаров. – Пять минут времени тебе, и чтобы потом догнал!

Шли всё светлое время суток. На третий день пришлось спешиться, потому что дорога забралась высоко в горы, и дальнейшее движение в конном порядке стало попросту невозможным. В долинах стоял летний зной, здесь же драгуны достали шинели и теперь кутались в них, укрывая лица от