до одури, неумеренные во всем, невежественные и суеверные люди окружали его, и он ничего не мог с этим поделать. Такова эта эпоха. Они, рожденные в нищете, оказались ненасытны, и очень быстро забыли, в каком ничтожестве пребывали когда-то. Они изо всех сил подчеркивали свою значимость, закатывая богатые пиры, надевая высоченные шапки из соболя и увешиваясь золотом. Даже лучшие из них были такими. Даже такие умные люди, как Лют, Любава и Збыслав. Лишь единицы выбивались из этого ряда — Григорий, Мария, да еще пара умников из Университета. Они оказались выше низменной суеты, и именно за это Самослав их ценил.

Новгородцы смогли удивить его. Три десятка богатых семей, кормившихся с Большого торга, вымостили главную улицу. Правда, они на ней сами и жили, но тем не менее… Что-то начало меняться в головах у людей, работавших на стыке разных культур. И изменения эти случились здесь быстрее, чем в Братиславе, жившей под неусыпным княжеским оком. И вот теперь эти тридцать человек собрались в большом зале, где раньше заседала боярская Дума, и с упрямой настороженностью смотрели на него. Князь давно не был в Новгороде, больше года. Все недосуг было, и эти люди выглядели обиженными.

— Государь!

Купец Бодо, зять покойного Приска, прокашлялся, чтобы начать свою речь. Он давно перебрался сюда, поближе к большим потокам товаров. Да и деньги его семьи лежали в Солеграде, так что выбор не был сложным.

— Государь! — сказал он. — Мы просим вас вместо головы, назначенного из Братиславы, дать нам право избирать его из числа горожан. Так, как было при старых императорах, когда состоятельные граждане сами решали, как им чинить стены, и какой построить акведук. Мы лучше знаем, что нужно нашему городу, чем какой-то чужак. Позвольте нам организовать курию, как было раньше в Галлии. Мы сами соберем налоги, и сами украсим наш город. Вы построили его, и мы его любим. Тут наши дома, тут будут жить наши дети и внуки. Никто лучше нас самих не справится с этой работой. И у нас не будет умысла красть деньги на подрядах, ведь это наши собственные деньги, ваша светлость. Нас тут тридцать человек, мы просто не сможем договориться. А люди мы торговые. Нас не обманешь, показав расходы, которых не было.

— Ты на что-то намекаешь, Бодо? — внимательно посмотрел на него князь. — Или, может быть, на кого-то?

— Нет-нет, что вы, ваша светлость, — стушевался купец. — Ни в коем случае! Просто мы хотим сделать как лучше…

— Как лучше… — Самослав глубоко задумался.

Коммунальное движение, то есть появление городского самоуправления, в реальной истории началось гораздо позже, в Италии. Там торговая аристократия стала превращаться в противовес аристократии феодальной, заняв сторону императоров. Нужно ли ему это прямо сейчас, вопрос спорный… Нужно ли ему останавливать этот процесс? Еще более спорно. Он сам не вечен, а земельный вопрос стоит остро, как никогда. Есть ли гарантия, что одного из его потомков не принудят закрепить право владения на вотчины, как уже пытаются называть свои земли бояре. Они жадно смотрят на запад, в Баварию и Франкию, где земельный аллод давно является священной собственностью. Не отнять его даже королю.

С другой стороны, не породит ли он сам монстра, с которым его потомкам придется бороться? Не случится ли так, что богатые торговые города превратятся в олигархические республики вроде той же Венеции или Генуи? Не станет ли лекарство хуже болезни?

— Я могу даровать вам такое право, — сказал Самослав после раздумий. — Но вы должны понимать, что этот город строил я, а не вы. И защищал его от врагов тоже я. Вы не станете здесь хозяевами, вы будете жителями, которые ухаживают за своим домом.

Зал молчал. Тридцать пар глаз настороженно смотрели на него, а тридцать пар ушей ловили каждое слово. Хозяевами! Именно хозяевами видели себя купцы, а никак не квартирантами. Он читал это в их взглядах, вздохах и невольных гримасах.

— А потому такое право будет дароваться на определенный срок, — продолжил князь, как и право пользования землей. Положим, пять лет для начала, потом продлим на десять, а потом на двадцать пять. Если город будут содержать ненадлежащим образом, или налоги станут поступать не в полном объеме, или с задержкой, то в город снова приедет голова, поставленный князем.

Самослав оглядел присутствующих и невольно усмехнулся. Налоги! Ну, конечно же! Вот мы и добрались до сути! Лица всех без исключения сидящих здесь скривились. Они хотели благоустраивать город за его счет, но считать его своим. Как мило!

— Город никогда не сможет чеканить монету, — продолжил Самослав. — Это будет считаться тяжким преступлением.

Зал зашумел. Купцы переглядывались с разочарованным видом и всячески высказывали свое недовольство.

— Простите, ваша светлость, — выкрикнул кто-то из зала. — Но почему монету нельзя выбить? В Галлии это обычное дело. Епископы и графы бьют ее. Кому от этого плохо, если монета имеет честный вес и пробу?

— Мне плохо, — резко ответил Самослав. — Вы пытаетесь покушаться на мою власть. Король Дагоберт выпустил несколько капитуляриев, запрещающих городскую чеканку, но все на это наплевали. Власть королей в Галлии слишком слаба. Вы забыли об этом, почтенные? Завтра вы захотите немного снизить пробу, и мне придется запекать вас в медном быке, как это предписывает Эклога Юстиниана. Поэтому, нет! Вы обратились ко мне с просьбой дозволить вам благоустраивать город, и я вам дозволю это. Но лишь на время, и подписав очень обширный договор, где будут перечислены ваши обязанности. И, конечно же, вы будете подчиняться тем же законам, что и остальные. Новгород не станет княжеством в княжестве. Ну что, согласны?

— Нам нужно подумать, ваша светлость, — почтительно ответил Бодо. — Не стану скрывать, мы рассчитывали на э-э-э… нечто другое. На некоторые привилегии, что ли… Поэтому мы не сможем дать ответ прямо сейчас.

— Подумайте, Бодо, подумайте, — милостиво кивнул Самослав. — Не нужно спешить в таком серьезном деле.

Купцы откланялись и вышли, а Самослав погрузился в глубокую задумчивость. Здешняя жизнь несется вскачь. Она несется так быстро, что люди с лесных заимок, выходя на ярмарку, не узнают привычные места. А он сам уже видит то, что произойдет через несколько десятилетий. Княжеская семья, при самом лучшем раскладе, сохранит свои капиталы, но взрастит целую плеяду богатейших магнатов, потомков тех самых людей, которых он поднял с самого низа. А ведь если наследник окажется неразумен, то может и не сохранить… И тогда вот такие вот Бодо предложат простой выход: мы тебе даем много денег, государь, а ты нам — широкую автономию, привилегии,