– наручи свентницкие, медью оправленные, с лаптями,

– полукираса татарская для пахолика с чрезмерным панцирным воротником,

– сабля, названная палашом, оправленная в серебро, позолоченная[547],

– «сабля другая серебряная позолоченная с рукоятью серебряной с позолотой, ремешки у нее серебряные с бляшками, которых восемнадцать штук, крючков шесть, шпунтов два и кант один, на темляке шарик с изображением турниров, рукоятка татарская»[548].

«Воз и мелочь»:

– воз для имущества двуконный, окованный,

– две старых конских упряжи в виде широкого пояса на грудь коня вместе с подсобными ремнями,

– старый окованный ящик,

– ларец с бутылями жестяными, без возраста,

– коробочка для приправ,

– медный котел с находящимися внутри тремя горшками.

Остальное:

– «серебро, споротое с конской упряжи, которого штучек шестьдесят восемь»,

– два и четверть локтя французского кораллового сукна,

– семь локтей старого шелкового турецкого килима,

– старый ковер,

– «платье старое»,

– «постель, две подушки, обшитые старым мусулбасом, валик мусулбасовый и мусулбасовый матрац».

Важиньский не был исключением. В 1659 году Ян Владислав Почобут Одляницкий вступил во владение трехконным гусарским почтом, «не переплачивая и покупая как у брата» за 1600 злотых[549]. Поэтому необходимо помнить, что хотя гусария и была исключительно дорогостоящей формацией, она не была однородной. А диапазон расходов гусарских товарищей был весьма большим.

Глава 13

Кони

«Не только турки»

С времен войны короля Стефана Батория с Великим княжеством Московским сохранился реестр роты Мартина Казановского, который я поместил в приложении книги. Это исключительный документ, поскольку в нем все еще содержатся характеристики лошадей польского рыцарства. Я пишу «все еще», так как практика описания в реестре лошадей уходила в то время в прошлое. В составленных позднее рекрутских реестрах мы найдем только фамилию товарища и количество лошадей, за которые тот получал жалование.

Реестр необходимо читать следующим образом: указанные в нем фамилии относятся к товариществу этой хоругви; рядом с каждой фамилией написано, на скольких лошадях служил данный товарищ, то есть, за сколько лошадей товарищу начислялось жалованье. Например, запись «П.: Слешинский 9 лошадей» означает, что гусарскому товарищу Слешинскому (Шлешиньскому) полагалось жалованье на девять лошадей.

Под фамилией товарища перечислены и описаны лошади, на которых ездил он и его почтовые. Значки при них – конские клейма. Однако до сих пор ни один из исследователей не заинтересовался этой особенностью. А жаль, поскольку ранее уже отмечалось, что некоторые элементы в гербах польской шляхты являются идентичными тамгам (знакам собственности) древних сарматов. Тамга, помещенная на лошади, – это именно конское клеймо. Сравнение конских клейм, сохранившихся в рекрутских реестрах XVI века, с сарматскими тамгами могло бы дать интересный результат. К сожалению, до сих пор никто этого не сделал.

Перейдем к самому реестру. Из него следует, что гусары ездили на жеребцах и меринах различных пород. Один из них был даже покрашен. Только немногие из них (три из двухсот) – это высоко ценимые поляками «турки». В свете этой информации трудно поверить французскому инженеру на польской службе, который более пятидесяти лет спустя писал, что все гусарские кони были турецкими, привезенными из Анатолии, из провинции, называемой Караманья[550]. Даже если он писал только о лошадях товарищей, утверждение это является очевидным преувеличением.

Немного больше (пять из двухсот) лошадей в реестре роты Казановского были секельскими, то есть седмиградскими. Имелся также один андалузский конь. А откуда же происходили остальные? В 1598 году Вильям Брюс, шотландский дипломат, солдат и ученый, характеризуя польскую гусарию, утверждал: «Их кони – турецкие, арабские, валахские, неаполитанские и лучшие из местных пород, которые весьма хороши для такой службы»[551].

Таким образом, можно предполагать, что остальные гусарские кони в роте Мартина Казановского происходили из Речи Посполитой.

По следам пород польских лошадей

Гусары в своих почтах имели разных лошадей. Среди них были также и местные породы. Я подчеркиваю слово «породы», поскольку в Речи Посполитой не было только одной породы польского коня, а существовало их по крайней мере две, которые иностранец из западной части Европы мог считать польскими. Первыми из них были так называемые жмудины.

Ксендз Кшиштоф Клюк в конце XVIII века писал: «Стада Жмуди […] приносят нам неплохих верховых и тягловых лошадей»[552]. Были это, таким образом, не только тягловые лошади, но и предназначенные для верховой езды. Наверняка они оказывались в почтах литовских гусар. Один из них, Ян Владислав Почобут Одляницкий в своем дневнике писал о потере «возового жмудина, стоящего шестьдесят злотых»[553]. Это было в 1661 году. Другой литовский гусар, в 1614 году, писал: «В Пшемысле я продал сивого жмудина пану Дрочиловскому за 120 злотых наличными»[554]. В этом случае не известно, шла ли речь о тягловой или же о верховой лошади. Могло быть так, что они служили и для верховой езды, и для тягловой службы одновременно.

Подобная практика временами встречалась в Литве, и ее проклинал гетман польный литовский Кшиштоф Радзивилл[555].

Жмудские лошади, несмотря на свои небольшие размеры, были весьма ценимы. В 1604 году папский нунций Клаудио Рангони, давая им характеристику (маленький рост, большая сила и красота, годны как для верховой езды, так и для того, чтобы быть запряженными в кареты больших панов), добавлял, что их время от времени посылали как ценный подарок[556].

Под конец XVII века ирландский врач на службе польского короля Бернард О’Коннор писал, что на Жмуди выращиваются кони, ценимые за ловкость[557]. А в 1721 году Габриэль Жончиньский утверждал, что жмудины подходят для тяжелой работы[558]. Однако не жмудинами были заполнены ряды польской гусарии.

У Короны были собственные кони. Проблемой было только то, что в XVI–XVIII веках поляки не писали о породе польского коня, поскольку данное слово вошло в польский язык только в XIX веке. Хотя даже тогда не сразу. Его еще не включил Самуэль Б. Линде в свой большой словарь, изданный в 1812 году. Правда, именно это слово он указал, однако значение его было в то время совсем другим[559]. Поэтому в предыдущих столетиях поляки писали просто о чистокровном польском коне. Ниже приведен один из многочисленных примеров[560].

Самуэль Твардовский, описывая посольский кортеж князя Кшиштофа Збаражского, с которым он в 1622 году въезжал в Стамбул, упомянул польских коней: «Князь специально сделал так, чтобы в турецкой карете на поводу шли польские кони, которых специально искали