была нужна гитара, если не играть? — переспросил Кепова трудовик.

Андрей Петрович потеребил первую струну. Гитара звучала пустым металлом.

— Включи? — попросил он.

Я подключил гитару к колонке, а «комбик» включил в розетку. Учитель труда заиграл, и гитара вполне уверенно выдала «Во поле берёзонька стояла…». Ученики захихикали, чем смутили Андрея Петровича.

— Смотри ка, звучит неплохо. На! Ты сыграй что-нибудь, чтобы душа развернулась, — сказал он, отдавая мне гитару. — Продемонстрируй её возможности.

— Хе-хе! Что бы душа, говорите, развернулась? — усмехнулся я, накидывая на себя ремень, сделанный из двух «портупей», купленных в магазине «Военторг» на Ленинской.

Поставив тембра в нужное положение, я пару раз дёрнул струны медиатором, и заиграл пока ещё никем ненаписанную музыку несозданной пока ещё рок-группы «Рейнбоу». «Тэмпл оф зэ кинг» была одной из любимейших моих песен. «Тун, тудудудутудутун…»[17] звучало из динамика, а рты одноклассников раскрывались всё шире и шире.

«Тун, тудудудутудутун…» проиграл я и запел:

— Ван дей…

Колонка звучала не сильно и моя глотка, натренированная каратэковским дыханием «ибуки» выдавала тоже вполне себе приемлемый звук. Слова песни были хорошо слышны. И песню услышали. Когда я играл проигрыш после первого припева, в кабинет труда зашли директор школы и завуч.

— Это что за самодеятельность⁈ — сурово вопросила Светлана Яковлевна, перекрикивая и гитару и меня. — И снова ты, Дряхлов? Кто бы сомневался, что весь этот шум устроил ты⁈

Я прервался.

— Проверяем гитару, Светлана Яковлевна. Мы с Андреем Петровичем сделали её на уроках труда, — сказал я.

— Не-не… Это всё он. Я только помогал! — сразу указал на виновника безобразия трудовик.

— Ты сделал гитару? — Даже не спрашивая, а утверждая, произнесла директор. Она наверняка тоже слышала, что Дряхлов делает электрогитару. Все об этом знали. И не только в нашей школе. — И она, значит, играет?

— Играет, — пожал плечами я.

— А ты, значит, поёшь?

— Пою, — снова согласился я.

— И что поёшь? Что за английская песня? Откуда стихи и что в них? Ты знаешь?

— Знаю. Это я их написал, — соврал я.

С иностранными текстами сейчас было очень трудно, особенно зарубежными. В них искали крамолу и антисоветчину. И находили, даже там, где её и в помине не было. А заявляя о том, что стихи мои, я как бы чертил государственную границу, оставляя тексты на нашей территории.

— Ты⁈ Написал стихи? И на английском? Почему на английском?

— Э-э-э… Это кельтская легенда о древнем разрушенном завоевателями замке, куда пришёл человек, поднявший кельтов на борьбу с поработителями. Я прочитал легенду в книжке «Кельтские легенды». В деревне в библиотеке брал почитать. Мне понравилось, и я написал стихи и музыку.

— Кельтский эпос? — удивилась завуч и «языковик» по образованию. — Очень интересно. Король Артур? Очень интересно! И тебе, говоришь, понравилось?

— Очень, Людмила Фёдоровна. У меня ещё не тему тех легенд несколько стихов есть.

— Хм! Там, конечно, полно мистики, но в целом…

— Это разрешённая тема? — спросила озабочено Светлана Яковлевна.

— Абсолютно. Мы в университете изучали кельтский эпос и книги, действительно, выпущены. Жаль, небольшим тиражом.

Мне не было жаль уважаемых мной Ричи Блэкмора и Рони Джеймса Дио, потому, что жалеть их было не за что. Они ещё не написали эту песню. Да и сам Блэкмор не утруждал себя моральными озабоченностями, передирая у других музыкантов мелодии и рифы. И взяли они этот текст, практически целиком, из кельтской легенды, лишь немного добавив рифмы и сократив. В своё время я, задавшись целью, нашёл легенды, которые эти два уважаемых мной музыканта переделывали в тексты своих песен.

— Учитель английского тебя хвалит, но ты осторожнее с английскими текстами. Не все хорошо знают язык. Могут перевести и понять не правильно. Пиши на русском.

— Я пишу. Спеть?

— Не надо, — остановила меня Светлана Яковлевна. — На смотре художественной самодеятельности споёшь.

— Что ты сказал? Ты и на, э-э-э, родном языке пишешь стихи? — зацепилась за мою фразу Людмила Фёдоровна.

— Пишу, — беззастенчиво соврал я.

— Прочитаешь на уроке литературы?

— Да, пожалуйста.

Директор тем временем подошла ближе и прикоснулась к инструменту.

— Красивая! Молодец! На выставку отдадим!

Меня, как током ударило, но я промолчал.

— Хрен вам, а не гитара, — подумал я.

Дня через два после того, как мы продемонстрировали мой инструмент, прозвучав на всю школу, ко мне после первого урока подошёл Славка. В школе он к нам — малышне, обычно не приближался.

— Тут, это, с тобой Витька Попов поговорить хочет.

— И чего? — удивился я. — Пусть подходит и говорит.

— Ну, — Славка почесал щёку. — Вы с ним ведь поссорились. Ты, вроде обиделся на него…

— Вот же жучара! — возмутился я. — Я обиделся⁈ Да он у меня магниты хотел забрать, а я не отдал. Сказал ему, что пасть порву и моргала выколю и вообще урою его на том месте, где он стоял. Попов зассал и ушёл. Я, бля, обиделся!

— Да, ладно тебе, Джон! Ну… Не получилось же у него у него? Замириться он хочет.

— Пусть замиряется! Я, разве, против⁈ Пусть приходит и говорит.

— Да, ему неудобно к тебе самому подходить, он же старший. Выйди на лестницу. Он там ждёт.

— Неудобно спать на потолке и штаны через голову надевать, — буркнул я. — Ты-то, что за него вписываешься?

Славка покраснел и замялся.

— Да, так…

Я понял, что замешана девушка. Ни от чего другого пацаны не краснеют.

— Ха! — выдал я, дёрнув головой, но продолжать не стал. Не моё это дело лезть в Славкины любовные дела. Он уже парень взрослый. — Веди.

Мы вышли из рекреации, и вышли на лестницу. Там я увидел Попова. У него, кстати, волосы висели и над ушами и сзади ниже воротника, что в школе категорически не поощрялось.

— Чего надо⁈ — спросил я дерзко у стоящего у окна Попова. Тот не долго думая, протянул мне руку.

— Давай замиримся, а? Ты, вроде, ничего пацан. Тоже, оказывается, музыкант. Я тогда не знал. Извини…

— О, как. «Ничего пацан»…Ты уже меня и оценил. Ты сам-то кто такой и какой из тебя музыкант? Может, как из говна пуля, — продолжал я хамить, проверяя его ко мне заинтересованность. Повод