жил и то и значили попробуй зачеркни!Душу поделом помучайза погибший день пустойс поцелуями на случай,с показушной добротой.И себя в свой воз впряги ты, не в случайный тарантас…Не отпущено прикидок.Набело! И только раз.Римма Казакова* * *

Мы, дети, – продолжатели родителей во всех смыслах: в привычках, жестах, в симпатиях и антипатиях, в выборе профессии, в болезнях, в любви к охоте или поэзии. Иногда меня настигает такое чувство, будто мы с отцом слились вместе и думаем, и советуемся, и я прислушиваюсь к его опыту. Папа может и об опасности предупредить, и на могилку к себе позвать, когда ему нужно, и, наверно, отвести от меня беду. Но за последнее не ручаюсь.

С годами я, худенький, как тростинка, парень превратился внешне в отца, Григория Ивановича, 90-килограммового мужичка с курносым носом и добродушной улыбкой, немного раздражительного и брюзгливого. Но вместе с этим я получил папину любовь к поэзии и литературе, его верный взгляд на политику, быт и отношение к женщинам, часть присущей ему доброты к людям и животным; только ни рыболовом, ни охотником, слава Богу, не стал. Обо многом можно теперь жалеть, но вот поговорить по душам твоему повзрослевшему младшему сыну, папа, с тобой очень бы хотелось.

Ты в каждой радости – грустинка,На ясном небе облака.Твоя любимая пластинкаЗвучит… И памяти рекаМеня уносит в травы лета,Где неба синь среди ветвей,Где снова я теплом согретаОтцовской нежности твоей,Где смерти черные чернилаНе залили любимых глаз,Где все, что с нами рядом было,Еще не отнято у нас.Ты жив во мне, пока дышу я,Пока не скована землей.По волнам памяти кочуя,Веду я разговор с тобой.Нина Бельская* * *

Но есть в нашем роду по мужской линии наследственная червоточинка, не дающая мне покоя, – передающееся из рода в род сужение артерии головного мозга, которое постепенно приводит сначала к безпрерывному шуму в голове, потом к потере памяти со всеми вытекающими… В медицине это называется гипоплазией позвоночной артерии. Поэтому, в отличие от других людей, чтобы заснуть, я пью на ночь крепчайший кофе – кофе расширяет сосуды. На все это можно было бы не обращать внимания верующему человеку, но судьбы родственников и самого отца заставляют об этом думать. И поторапливаться.

Меня все пытаются остановить на ходу, утишить мою жизнь, сделать ее более размеренной. И только жена, мудростью любви понявшая суть, не только не перечит, но и помогает в безконечной писательской работе.

Да, в итоге по высшему счетуЛишь за труд воздается сполна,И работа, одна лишь работаВ книге жизни тебе зачтена.Ты в простое – безделица ранит,Ты в простое – безпомощна ты…От душевной усталости ранней,От тщеславия и суеты,От тоски, настоящей и ложной,От наветов и прочего злаЗащити меня, бруствер надежный —бруствер письменного стола.Юлия Друнина † 1999

Ускорить выпуск газеты не моих силах: тут график – закон, но постараться выдать на-гора в книгах накопленные за шесть десятилетий мысли можно. Вот и просиживаю я у компьютера все свободное время, и одна за другой выходят пока мои книжки, В издательстве сейчас «Былинки-2» (2005?), а сейчас мы с вами пишем третью книгу «Былинок» (2006?), Тяжелый труд? Честно скажу, даже не тяжелый – выматывающий всю душу труд: пишешь ведь не только тогда, когда стучишь по клавишам; пишешь днем, пишешь ночью, в любом месте, в любое время суток, Вы заметили, как мысли имеют обыкновение исчезать? Поленишься ночью записать – утром ищи-свищи, даже намека нет,

Эта черновая работа, не видимая глазу, и есть основная составляющая писательского ремесла (а у кого-то и творчества), Поэтому я стараюсь пропеть вам свою песню, да пропеть так, чтобы слова вам в душу запали, И успеть, непременно успеть – чтобы Господь дал!

Теперь вы знаете, почему я так тороплюсь.

Мой отец пробудился во мне, —И привычки его, и движенья,Вызывавшие раздраженье,В отраженном увидел окне.Дочь смеется, увидев меня,Как угрюмо, с бычачьим наклоном,Я домой возвращаюсь с батоном,Грустный дедовский облик храня,И в тоске замирает жена,Если губы сложу по-бараньи —И не вижу, не слышу, ЗаранеЗнает – исповедь будет страшна.И я стал за бритьем замечатьПеред зеркалом, как мы похожи, —Те же самые складки на коже,Лишь слабей моих складок печать.Но тревожное сходство в груди! —Я от близких таю эти звуки, —Неужели безумного мукиОжидают меня впереди?И смогу ли я их миновать?Но надежда живет в моем сердце,Что не все передал мой отец мнеИ спасет меня мертвая мать.Григорий Корин* * *

Завтра, наконец, я собираюсь к маме на кладбище. Больше месяца я у нее не был – мы поссорились. Дело было так. Приемный сын работал в моем гараже и вечером должен был вернуть связку ключей от машины, гаражных и входных ворот, брелок сигнализации и пр. Дальше начинается мистика. Он утверждает, что в мое отсутствие передал ключи моей жене, она положила их на зеркальный столик в прихожей – и больше их никто не видел. Вы только представьте себе ситуацию: сын утверждает, что ключи привез, жена утверждает, что ключи положила, а я схожу с ума: что делать? Нужно срочно менять приваренные замки гаражных ворот, замок от входных ворот с приваренной к нему цепью, вывозить машину из гаража и держать под окнами до тех пор, пока или найдется старая связка, или я проделаю все вышеизложенное. Но главное, и сын, и жена стоят на своем – один привез, вторая положила. Обыскали дом получше КГБ – никаких следов; облазил вокруг гаражей каждый сантиметр – толку нет. А они в один голос утверждают: мол, найдутся.

Вот здесь я и съехал с катушек и заорал на всю Ивановскую. Найдутся, когда уведут машину?! Одним словом, ключи на бочку!!! И сказано это было отнюдь не ласковым тоном – в разных вариациях.

А ночью мне снится расстроенная мама и говорит: – Плохо я тебя воспитала, сынок!

– А ты бы поменьше за границами тряпки, ковры да хрусталь покупала, да не таскали бы меня, как куклу, по трем странам и девяти школам! Поменьше бы общественной работой занималась. Отец то на службе, то на рыбалке, то на охоте, то с друзьями веселится, От меня в восьмом классе табаком пахло за версту, а иной раз и винцом – неужели не чувствовали? А применили бы меры воспитательного воздействия, – глядишь, и вырос бы я нормальным человеком, и не страдал бы столько от твоего «воспитания!» Эх, да что теперь толковать…

Впервые за четыре с половиной года такой разговор случился, Вы не торопитесь меня осуждать: мы с мамой не очень часто, но по-хорошему разговариваем, А здесь оба мы обиделись, Но теперь обида моя прошла – пора на могилку, сердце требует прощения