Тризман выделяет несколько признаков кризиса, некоторые из которых уже налицо, а другие носят гипотетический характер (межфракционную борьбу в Кремле, экономические протесты, рост автономии игроков в системе регионального управления и в бизнесе, падение личной популярности Путина), однако механизмами смены власти эти процессы не являются и не могут ими стать. Собственно говоря, только один из них – массовые протесты, если они приобретут общенациональный и политический характер, – может рассматриваться как угрожающий личной власти Путина. Однако Тризман признает, что современные диктатуры располагают всеми ресурсами для силового предотвращения подобных угроз и нет никаких оснований рассматривать современную Россию как исключение.

Дальнейшая логика Тризмана, ведущая его к основному выводу из статьи, не совсем ясно выражена, но, видимо, ее можно эксплицировать следующим образом: хотя каждый из элементов обвала недостаточен для смены режима, все они вместе могут образовать такую совокупность обстоятельств, которая фактически лишит Путина власти и побудит его к формальной ее передаче путем выборов. По мнению Тризмана, Путин может принять такое решение добровольно, без государственного переворота или даже его угрозы.

Полагаю, что пересказанные выше аргументы Тризмана не создают достаточных оснований для такого вывода. Более того, логика развития событий может оказаться совершенно противоположной. Чем более серьезными будут признаки обвала, то есть частичной утраты контроля над отдельными политическими и социальными процессами, тем сильнее окажутся стимулы к тому, чтобы Путин удержал верховную власть в качестве инстанции последнего решения, главного вето-игрока системы.

Более того, прогнозируемая Тризманом фрагментация правящего класса создаст внутри него дополнительную потребность в присутствии такого игрока, потому что иначе возникнет ситуация неопределенности, потенциально угрожающая каждой из фракций. Кроме того, не следует упускать из вида, что для самого Путина отказ от формальной власти – даже если она будет передана подобранному им самим преемнику – был бы чрезвычайной операцией, чреватой не поддающимися гарантированной нейтрализации рисками для его власти, благосостояния и даже жизни.

В этой ситуации реальным механизмом смены власти может оказаться как раз переворот, к отрицанию возможности которого сводится основная мысль статьи Тризмана. Такое развитие событий далеко не обязательно приведет к переходу от авторитаризма к демократии даже в долгосрочной перспективе, но оно было бы естественным развитием ситуации, при котором утративший силу вето-игрок был бы заменен на более эффективного, лучше отвечающего запросам правящего класса.

Аргументы Тризмана против возможности переворота сводятся к тому, что российские силовые структуры фрагментированы и неспособны к скоординированным действиям, которые сделали бы переворот легко осуществимым и даже безболезненным предприятием. С этим трудно не согласиться. Однако полностью скоординированное действие силовых структур наподобие переворота 1973 года в Чили – это только одна из возможностей. Фрагментация силовых аппаратов повышает возможность нескоординированных действий со стороны отдельных игроков, противостояние которых завершается победой одной из них и смещением действующего лидера даже в тех ситуациях, когда каждая из этих групп декларирует лояльность ему. Именно такова была базовая схема «двойного переворота», который произошел в Индонезии в 1965 году и привел к тому, что президент Сукарно, будто бы в защиту которого выступали обе противостоявшие военные группировки, лишился власти.

Как и все, что публикуется в Foreign Affairs, эта статья подталкивает к практическим выводам. В той мере, в какой Тризман обращается к западной аудитории, ее основная мысль проста и сводится к тому, что исход военного конфликта, каким бы он ни был, не предрешит судьбы российского режима. Однако в той мере, в какой аргументация Тризмана может быть воспринята в России, она подталкивает к мысли о том, что тем фракциям российского правящего класса, которые испытывают недовольство по поводу действий Путина или хотя бы имеют потенциал к такому недовольству, нет нужды предпринимать какие бы то ни было действия к его смещению. Смена правителя вследствие обвала может оказаться автоматической. Вот эту мысль я нахожу не только недостаточно научно обоснованной, но и довольно вредной с политической точки зрения.

4.2 Траектории трансформации

В предыдущей главе я рассмотрел некоторые варианты смены нынешнего российского режима на другой, но тоже авторитарный режим. Подведу предварительные итоги этого анализа:

1. Вероятность его замены на другой персоналистский режим – низкая, потому что личные политические ресурсы действующего автократа передать кому-то другому чрезвычайно сложно, а с нуля такие ресурсы нарабатываются годами, если не десятилетиями.

2. Вероятность замены на партийный режим – еще ниже, потому что правящую партию пришлось бы не просто создавать с нуля, но и преодолевать при этом наследие деидеологизации населения, естественной в условиях персоналистской автократии.

3. Вероятность установления консолидированного военного режима следует практически исключить из-за фрагментации силовых структур.

4. Вероятность установления неконсолидированного военного режима, то есть захвата власти какой-то одной из силовых фракций, не следует списывать со счета. Однако такой поворот событий, чреватый для страны колоссальными опасностями в ближайшем будущем, был бы в то же время лишь временным и частичным решением текущих проблем. Это значит, что все равно следовало бы найти какое-то более долгосрочное решение.

Отсюда вытекает, что если мы ограничиваем поле возможностей авторитарными выходами из нынешней ситуации, то ситуация лучше всего описывается шахматным термином «цугцванг», который применяется к такому положению, в котором любой ход игрока ведет к ухудшению его позиции. Я полагаю, что одна из причин отсутствия в России сколько-нибудь убедительных проектов политических перемен, которые привели бы к исправлению положения в стране, состоит в том, что на фундаментальном уровне эта ситуация цугцванга осознается как правящим классом, так и основной массой населения. Ведь если ничего сделать нельзя, то лучше ничего и не делать, а просто ждать и заниматься рутинными делами в надежде на то, что с более острыми проблемами все само собой как-нибудь устроится.

Однако если мыслить чуть более перспективно, то следовало бы все же взвесить и возможности демократического, а не авторитарного выхода из нынешней ситуации. Этим и займемся. Начнем с варианта, который немногие сочли бы сегодня реалистическим, но который все же периодически всплывает в дискуссиях о будущем России. Это вариант с массовыми народными выступлениями против режима, вследствие которых он падет, а к власти придут какие-то политики, уверенно ведущие страну по пути демократии.

Сравнительно недавно российская пропаганда усиленно запугивала население этим вариантом, закрепив за ним название «цветная революция» и делая основной акцент на том, что «на самом деле» народные выступления – это видимость, а настоящим двигателем процесса выступают зарубежные кукловоды. Оставим эту интерпретацию на совести пропагандистов. Нужно совершенно лишиться здравого смысла, чтобы поверить в возможность организовать массовые выступления в какой бы то ни было стране, будь она размером хоть с Лихтенштейн, путем раздачи пресловутых «печенек». Разумеется, для подобного рода масштабных