«Делай, а то не успеешь» кажется мне очень убогой причиной для действия, вот что я хочу сказать.

Это более или менее ответ на твой вопрос: «Как изменится твоя жизнь, если ты узнаешь, что через три дня умрешь?»

Никак не изменится, потому что я в любом случае умру через три дня. Вернее, не так. В любом случае передо мной вечность. Неизвестно, сколько времени она продлится, три дня или тридцать лет, но это мало что меняет в самой структуре вечности.

Я заполняю вечность ударами своего сердца, и какое мне дело, что будет после того, как сердце остановится?

Моя вечность умрет вместе со мной.

А мне опять начали сны сниться. Очень долго не снились, несколько месяцев. Вот как я ее в подвал посадила, так и перестали сниться.

Вот вчера, например, приснилось, что я заперта в большой белой комнате и на меня смотрит камера. Куда я ни пойду — она вслед за мной поворачивается. Следит. И жужжит так противно. Причем я понимаю, что жужжит она только для того, чтобы я про нее не забывала, а так она могла бы бесшумно работать.

Ну вот, а я по комнате хожу и ищу, куда бы мне от нее спрятаться. Даже не так важно, чтобы она меня не видела. Мне лишь бы самой ее не замечать. А если она меня перестанет видеть, то и жужжать она тоже перестанет, это мне во сне очень понятно было.

А спрятаться некуда — в комнате ничего нет, только белые стены и на стенах костюмы карнавальные. Я их примеряю, и они все прекрасно на мне сидят, и ясно становится, что это мои костюмы, их специально для меня шили, на заказ. Камера всё смотрит, и я знаю, что пока она смотрит, я из комнаты выйти не могу. А мне надо выйти, потому что воздуха осталось мало, скоро уже совсем закончится. И тут я вижу свое отражение в зеркале, мы с отражением перемигиваемся, оно мне кивает на один из костюмов, я его поднимаю, а под ним оказывается черное домино, маска и плащ. Я надеваю это всё, подхожу к зеркалу, а отражение осталось в старом платье. Ну не то чтобы в белом, но в очень светлом. И на него нашиты маленькие кусочки зеркала, как сейчас модно. Я в эти малюсенькие зеркала всматриваюсь, и тут отражение делает шаг и оказывается рядом со мной в комнате.

И камера начинает за ней следить почему-то. Я оглядываюсь, вижу дверь и выхожу. Но стоит мне переступить порог, как я опять оказываюсь в комнате. Стою и смотрю, как фигура в черном машет мне рукой и закрывает за собой дверь. И замок щёлкает.

Подхожу к зеркалу, а там пусто. Только камера отражается. Я присматриваюсь, а это не камера на самом деле, а большой глаз. Смотрит на меня и моргает. И ресницы такие длиннющие...

Ну и тут воздух заканчивается, я понимаю, что сейчас буду долго и мучительно умирать, и просыпаюсь.

Ты думаешь, хорошо?

А какая разница? Ну, буду умирать чуть дольше.

Знаешь, я могу сразу к трем психоаналитикам сходить. И что они мне скажут? Что у меня внутри в голове глаз как символ моего суперэго? Он за мной следит, а я хочу от него спрятаться, но не могу, поэтому мне придется сбежать из собственной головы. Ну так я тебе это и без психоаналитиков могу рассказать. Ни черта они не понимают, твои психоаналитики.

Вообще, если так подумать, получается, что «Я» — это такой шифоньер с набором костюмов. Если надеть костюм, которого в этом шифоньере нет, то внутренний глаз тебя перестаёт идентифицировать как «Я». И начинается аллергическая реакция отторжения. У меня на работе такое часто случается. Только вместо черного домино цитоплазматические мембраны. А так, в целом, всё то же самое.

...А у нас сегодня Зяму забрали. Тётушка решила, что родственники загостились — ну, правда, я не помню, когда они приехали, но месяца три прошло, не меньше. Так что тётушка с прискорбием сообщила, что Мария на почве беременности стала нервная и капризная и собаку держать отказывается. Родственники немедленно все свои слова про аллергию взяли обратно, но тут уже тётушка разозлилась по-настоящему... Я предпочла сбежать, а то мне в моем положении таскать трупы противопоказано. А что трупы будут, так, зная тётушку, я совершенно не сомневалась. Ну, ты меня понимаешь.

В общем, Зяму увели. Кошка полдня не могла поверить в свое счастье. А к вечеру загрустила. Подошла к столу, под которым Зямин матрасик лежал, обнюхала всё и улеглась рядышком. До сих пор лежит вся в тоске и печали.

Я думаю, может, щенка взять. А Мишка говорит, чтоб я сначала родила, а потом уже разговаривала.

Надо на него в суд подать. За то, что он ущемляет мою гражданскую свободу и вообще издевается. Можно было бы у него квартиру отсудить. Правда, квартира моя, но это детали. Я могу ему сначала квартиру подарить, а потом уже назад отсудить. Главное — это не поступаться принципами, ведь правда?

Ладно, пойду попробую с кошкой погулять на поводке. Чем черт не шутит, авось да и получится...

Здравствуй, Кузенька.

У нас черт знает что происходит. Я уже просто боюсь утром глаза открывать. Ленка в больнице, Машка пытается время от времени ее навестить, но совершенно безуспешно. По этому поводу Машка бесится и кидается на меня. Потому что, как она сама объясняет в редкие минуты просветления, не может ведь она кидаться на чужих людей, они ведь могут ее неправильно понять. Это называется «тормозите лучше в папу, папа мягкий, он простит». Мысль о том, что я тоже могу ее неправильно понять, Маху не посещает. А если и посещает, то Маха от нее отМахивается.

Иногда я начинаю возмущаться, и тогда любимая жена всхлипывает