— А мне тебе нечего сказать, Марго, — ответила я. — Да и ты, судя по всему, не можешь сказать ничего стоящего — как, впрочем, и всегда. — Я театрально закатила глаза, и Хелен восхищенно захихикала.

— Не связывайся с ней, Вин, не стоит, — говорила она обычно, стоя рядом со мной во время наших разборок в те несколько раз, когда Марго пыталась со мной заговорить.

Мы не доставали Марго, не обзывали и не пытались унизить — и это, наверное, было самым страшным. Мы были просто… равнодушны к ней. Помню, как я пожимала плечами, как бы оправдываясь, словно хотела сказать: «Да, все это очень печально, Хелен. Печально, что человек может быть таким законченным лузером, что никто не хочет быть его другом».

После этого Марго замолчала. Ведь для светской беседы у нее было не то настроение. Я знала, что сейчас она думает только об одном — о том, что когда-то жизнь была лучше, что она когда-то была счастлива, и что до появления Хелен все было гораздо проще.

Даже не проверяя, я знала, что Марго большую часть времени проводит в репетиционных. По утрам она слушала там свой «Уокман»[31], а во время ланча читала, лежа на диване, который мы когда-то делили на двоих, книгу. Так ей было удобнее, чем сидеть в библиотеке, где тебя буравит своими глазками противный библиотекарь. Книги приносились из дома — их она выбирала на полках в кабинете своей матери за их жутковатые названия: «Самсон-борец»[32], «Отверженные», «De profundis[33]». Много лет спустя Марго сказала мне, что последняя книга заставила ее почувствовать себя получше — по крайней мере, во время чтения.

Когда звенел звонок, ей приходилось заставлять себя спускаться вниз, на лестничные площадки, которые пересекались лестницами, заполненными в перерывах учениками и напоминавшими причудливую смесь Эшера[34] и Лаури[35].

И только через несколько лет мне пришло в голову, что Хелен, возможно, тоже сожалела о том письме. Девочки-подростки обычно не испытывают чувства вины. Мы не хотели знать о том, что думает о нас Марго, и поэтому исключили ее из наших разговоров. Я повторяла себе, что не нанималась следить за ней, хотя меня не покидало постоянное ощущение того, что я предала свою старинную подругу.

И за это я на нее обижалась — я ведь просто хотела наслаждаться будущим, которое открыла мне Хелен. Почему же Марго хочет постоянно напоминать мне о детстве, которое я хотела оставить позади, и о той ошибке, которая будет омрачать наше сосуществование еще долгие годы?

Письмо. Мы достигли негласного соглашения никогда больше о нем не вспоминать. И тем не менее сама мысль о нем заставляла меня ежиться — я понимала, насколько жестоки мы тогда были. Хотя мне казалось, что тогда Марго основательно достала Хелен. А еще я думала, что Марго в какой-то степени была рада нашему безразличию — это значило, что мы не будем обсуждать ее недостатки с одноклассниками.

А ведь этого ждали, к этому готовились. Несмотря на то, что ученики школы Святого Доминика смотрели на нас с Марго — и на Хелен, когда та появилась, — как на гадких, заумных и шикарных девчонок со своими собственными шутками и языком, они были готовы собраться и наблюдать, как узы, так крепко нас соединявшие, стали вдруг рваться. Наша жизнь превратилась в мыльную оперу, а одноклассники играли в ней роль хора из греческой трагедии[36]. В холлах и на лестницах все замолкали, когда мы появлялись поблизости, из боязни пропустить то, о чем мы говорили.

А новенькая меж тем вела себя так, как будто училась с нами уже много лет. Она проходила по холлам и классным комнатам с таким видом, будто школа принадлежит ей. Я всегда вспоминала об этой ее уверенности, когда сталкивалась с клонами Хелен в Кембридже и, уже позже, в галерее. С богатыми, уверенными в себе людьми, с младых ногтей привыкшими к тому, что они — соль земли, а не лузеры, главная цель которых занять на этой земле как можно меньше места.

Что такая девочка, как Хелен, делает в школе Святого Доминика, было для меня загадкой, но поняла я это значительно позже. Многие годы я представляла себе возможные скандалы, связанные с ее отцом-солиситором[37], будь то банкротство, мошенничество или защита свидетеля. Одно было очевидно — девочка, проведшая в нашей школе три месяца, чувствовала себя в ней гораздо увереннее, чем Марго, хотя последняя пришла туда вместе со мной в великоватом пиджаке и с рюкзаком размером с нее саму. И с тех пор так и не выросла.

Марго всегда смотрела на меня снизу вверх, а на кого я должна была смотреть снизу вверх? Хелен же была девушкой более искушенной, чье мнение действительно принимали во внимание. Девушкой, что могла помочь мне стать той женщиной, которой я так отчаянно хотела быть.