– Я всегда мечтал посвятить себя ӧссенской истории и религиоведению. Знаете… ее постижению. Изучению. Это интерес всей моей жизни, – объяснял Трэвис. – Но… так или иначе… вы понимаете, что не всем дано воплотить свои мечты в реальность.

Лукас чувствовал, как мышцы его живота непроизвольно напрягаются, словно в ожидании удара. «Ну, вперед», – подбодрил он сам себя.

– Жаль, что мы тогда не были знакомы, – произнес он все так же с улыбкой. – Я бы представил вас своему отцу. Он годами работал в этой области.

– Вашему отцу! – ахнул Трэвис и всплеснул руками. – Конечно же, я с ним встречался! А вы как думали?! У меня были серьезные намерения, так что мы едва ли могли разминуться. Он был… действительно самым большим специалистом в исследованиях Ӧссе. Потрясающий. Уважаемый всеми. Блестящий. Его гениальная транскрипция перегласовок…

Он запнулся.

Уши Лукаса безошибочно уловили жалостливый оттенок в его голосе, и мозг так же безошибочно обнаружил причину; но рот вежливо ожидал, когда Трэвис сам проболтается.

– К сожалению… когда мы наконец встретились лицом к лицу, мы, говоря коротко, не поладили. Такое иногда случается, понимаете… – Роберт Трэвис закрыл глаза, будто воспоминания были слишком болезненны, чтобы их вынести и при этом еще смотреть на что-либо.

Его пухлое лицо исказилось.

– Не то чтобы я не старался! Я готовился к вступительным экзаменам как сумасшедший. Я пытался в течение четырех лет, снова и снова! На четвертой попытке я добрался до последнего тура, у меня было больше баллов, чем у всех остальных кандидатов, и все указывало на то, что меня гарантированно примут, – с горечью рассказывал он. – А потом пришел ваш отец и вышвырнул меня после первого же вопроса.

Лукас усмехнулся.

– Поздравляю! Добро пожаловать в клуб. Вас он выгнал с экзамена, а меня из дома.

Роберт Трэвис потерял дар речи. Такого ответа он не ожидал – однако это был тот самый камешек, который попал точно в механизм шарманки и остановил в его голове вечно крутящуюся песню о давней несправедливости. Он бездумно пожал протянутую руку и посмотрел на Лукаса с небывалым пониманием.

– Вам тоже нелегко пришлось, а?

– После того как я переехал от отца, все складывалось благополучно, – с улыбкой заверил его Лукас.

Ему отчаянно не хотелось раскрывать именно этому человеку тайны своей личной жизни, но интуиция ясно подсказывала, что, расскажи он печальную историю детства, Роберт Трэвис с облегчением откроет ему всю свою оскорбленную душу.

– Я даже перестал просыпаться по ночам от страха перед трёигрӱ, а потом не так часто декламировал ӧссенские псалмы во сне.

Роберт Трэвис рассмеялся. И вот она – блаженная гармония между ними.

– Слушай, Лу, почему мы с тобой давно не перешли на «ты»? – заговорил он. – Я Боб. Мы почти ровесники. Если бы мне тогда хоть чуточку повезло, мы были бы однокурсниками!

«Еще один уверенный, что у меня обязательно должен быть диплом ӧссеиста, – с неприязнью подумал Лукас. – Нет, ну серьезно – нет, нет и нет!»

– Повезло, что мы ими не были, Боб, – заверил он со всем дружелюбием, на которое был способен. – Старый профессор поощрял соревновательный момент и стравливал своих студентов всего за один семестр. Без преувеличения – мало того что в группе никто ни за что не одалживал другому записную книжку, так они еще и вполне серьезно толкали друг друга с лестницы. Иногда одногруппники пытались друг друга убить. У большинства из них в течение года развивалась изрядная паранойя, а у остальных – зависимость от глазных капель.

Роберт Трэвис не слушал.

– Знаешь, о чем он меня спросил?! – неизбежно вернулся он к своей мозоли.

«Знаю и не хочу этого слышать, – подумал Лукас. – Но ты все равно скажешь, так что…»

– Сколько харӧкӱнов поместится на острие иглы? – предположил он со смехом.

– Почти. Он спросил, какую геометрическую форму имеет Космический круг Совершенного Бытия в моем воображении.

Уголки губ Лукаса дернулись: в голове снова зазвучала старая подростковая парафраза. Затем, к собственному удивлению, он понял чувства своего отца. Такой человек, как Роберт Трэвис, несомненно, ответил «круг».

– Я тут же сказал, что круг, но это был не он, – мгновенно сообщил ему Роберт Трэвис. – Потом я подумал о пятиугольнике – понимаешь, как раз из-за харӧкӱнов, которых, как известно, пять, но…

Он откашлялся:

– Ты знаешь, какой правильный ответ?

Лукас отвел глаза. «Есть ли вообще смысл объяснять ему?» – мысленно застонал он. Но, к сожалению, Роберт Трэвис ожидал именно этого. Роль гуру все же предполагает раздачу мудростей.

– Никакой, – сообщил он. – Тебе не следовало даже пытаться ответить. Нужно было сказать, что твои религиозные убеждения – это личное дело, и он не имеет права об этом спрашивать.

Роберт Трэвис был поражен.

– Но профессор Хильдебрандт… величайший авторитет в этой области… – не веря своим ушам, произнес он. – Как я мог сказать ему, что… что…

Было заметно, что и сейчас, спустя годы, он не мог переварить даже мысли о такой бестактности.

Лукас вежливо промолчал. «Дружок-дружок, – думал он. – Будь я на месте старого профессора, я бы тебя тоже выгнал. Ты не знаешь, с чем играешь, если не усвоил этот урок! Потому что ӧссеане сожрут тебя заживо, как только им вздумается».

Роберт Трэвис напряженно думал.

– Но раз это сугубо личное дело, то правильным будет все что угодно! – выпалил он. – Даже круг!

Обиженный тон снова возобладал над добродушным.

– Из того, что прозвучало, круг – это лишь третий лучший возможный вариант, – поправил его Лукас. – Пятиугольник подходит больше, потому что это не настолько прямолинейное суждение, однако всегда есть опасность, что какой-нибудь подхалим назовет, например, вращающийся гиперболоид и сразу же привлечет больше внимания. Потому лучше всего промолчать. Любой выбор конкретного слова даст понять о тебе и твоем образе мышления то, чего никто не должен знать.

Трэвис набрал воздуха.

– Я…

– Но если уж ты допустишь, чтобы кто-то из тебя это вытащил, – безжалостно прервал его Лукас, – ты должен любой ценой на этом настаивать. По сути, дело было не в том, что ты назвал круг. Дело в том, что ты изменил ответ.

На лице Трэвиса отразилось отчаяние.

– Он хотел, чтобы я с ним поспорил! Ему важны были не знания, а смелость, – вдруг пошутил он.

Покачал головой, словно желая избавиться от внезапного ужаса перед вновь открывшимися горизонтами, после чего снова вернулся к добродушию.

– Ну, сегодня я бы справился получше! – заявил он и засмеялся.