«Куда уж там, справился бы он, – подумал Лукас. – Ты даже не можешь накинуть тряпку на свою мандалу».

– Это ценный жизненный опыт, – заявил он, улыбаясь в ответ. – В конце концов, что человек в восемнадцать лет знает о жизни?

Трэвис ожидал как раз такой ерунды, но Лукас был искренне рад, что ему не пришлось самому отвечать на тот риторический вопрос, потому что он не избежал бы насмешки. «Ну, кто-то и в сорок – не каждому дано стать мудрым. Как долго мы знакомы, Роберт Трэвис, три года? Все это время ты мучишься вопросом, честно ли я выиграл конкурс на место на Ӧссе или лишь благодаря имени моего отца. Но ты никогда не осмеливался спросить. Никогда не осмеливался незаметно проверить меня. А как насчет сегодня? Вот он я, перед мандалой с кучей текстов, которые ты определенно знаешь наизусть со всех сторон, – отличная возможность! Но ты этого не сделаешь. Ты не осмелишься даже сейчас».

– Я никогда не думал об этом в таком ключе, но сейчас запомню, – поспешно заверил его Трэвис с неподдельным восхищением. – Я постараюсь руководствоваться этим, имея дело с клиентами.

«И тут ты бьешь в свои же ворота». Лукас лишь усилием воли удержался, чтобы не закатить глаза. Неужели люди никогда не научатся? Все великие мудрости, которые он только что открыл ему, применимы только к одной конкретной ситуации и одному конкретному вопросу. Сам он не стал бы делать ставку на их универсальную применимость.

– В конце концов тебе еще удастся продать артисателлиты на Ӧссе, – усмехнулся он.

Шутка! Дружелюбная!

– Слушай, Боб, как насчет обеда? – добавил Лукас, будто ему это только что пришло в голову. – У меня больше нет рабочих вопросов для обсуждения, но мы можем обсудить ӧссенскую кухню.

Роберт Трэвис с энтузиазмом согласился. «Торжество малых: они несут осколок каменного лица; через лицо это бог заглянул в их мечты», – пришло на ум Лукасу, когда он видел выражение его лица. Было не так уж приятно чувствовать себя лишь осколком падшего бога, и осколком таким маленьким, что его мог взять Роберт Трэвис. Однако цитата имела продолжение, и Лукас с некоторым усилием извлек ее из памяти: «Какое безумство! Где в убогом доме хотят они найти для этого трофея столь прочную стену?» Однако он был почти уверен, что Роберт Трэвис в жизни не догадается, что в его торжестве малых есть какая-то проблема.

Пока большой босс «Спенсер АртиСатс» делал еще несколько телефонных звонков и переносил встречи, Лукас размышлял о Фомальхиве, о зӱрёгалах, о Марсе.

«Меньше чем через неделю первый Корабль с д-альфийцами приземлится на Деймосе II. И я должен попасть туда любой ценой. Раньше, чем зӱрёгал доберется до меня».

Он взглянул на Роберта Трэвиса, который в тот момент со своей утомительно неутомимой дружелюбностью заказывал столик в ресторане, и застыл при воспоминании о трёигрӱ. Он не сомневался в том, что ждет его, если зӱрёгал раскроет его планы, но тем не менее не собирался от них отказываться. И раз такие перспективы его не пугают, сочувствие Трэвису не должно быть для его совести непреодолимым препятствием.

«Нет, Роберт Трэвис больше не будет начеку – как и на том несчастном экзамене, – констатировал он мысленно. – А я из него выбью Корабль».

* * *

Старого профессора было невозможно победить.

Тесная комната, камень и металл – ӧссенский корабельный стиль. Лукас молча стоит у доски, ожидая, пока отец проверит только что написанные знаки. Он очень устал. Он хотел бы сесть на пол или хотя бы прислониться к стене, но не делает этого. Раньше он не позволял себе этого из страха. Сейчас – из гордости.

И кроме того… у него есть кое-какой замысел, а значит, и надежда.

Что касается мелких бунтов, отец в их беспощадном подавлении демонстрирует куда большее упорство, чем Лукас в их изобретении. Нет, мелкие бунты почти бессмысленны. Лукас экономит свои силы для коренных переворотов.

Старый профессор выпрямляется.

– Можешь стирать.

«Или же, говоря простым человеческим языком: молодец, Лукас, поздравляю, ты все написал точно и быстро, и я не вижу ни одной ошибки, за которую мог бы надавать тебе по голове», – подумал Лукас кисло. О переводе на терронский он, конечно, должен позаботиться сам.

Он стирает с доски и молча выходит за отцом в коридор. Проходя мимо кабинета, отец останавливается.

– Лукас. Иди за мной.

Каждый раз, когда Лукас переступает этот порог, он чувствует прилив адреналина – это как удар в живот, как водомет с обжигающей водой. Соотношение страха и злости колеблется в зависимости от того, преобладает ли в данный момент вина или гнев, но одно не меняется: кабинет отца – это место, где постоянно происходят конфликты.

– До конца месяца ты должен подать заявление в университет, – произносит старый профессор и подталкивает к нему металлический ӧссенский стул.

– Садись. Ты уже думал о том, что будешь изучать?

Прекрасно – вот и оно! Конечно же, Лукас об этом думал. Он ни на минуту не задумывался, что можно не учиться дальше; он так привык постоянно учиться, что это казалось ему самой естественной вещью в мире. А вот чего он не хочет – точно знает: ни в коем случае не ӧссеистика; но в то же время у него нет конкретных интересов, которые бы четко направляли его к другим специальностям. И вот он уже какое-то время просматривает страницы университетов и выбирает наугад.

Критерий один.

Это должно быть что-то, что максимально выведет отца из себя.

– Я уже подал заявление, – говорит он.

Он жадно всматривается в лицо отца в поисках признаков тревоги и беспокойства. Еще бы лучше страха. И, безусловно, больше всего душу ему бы грел чистый ужас.

Но отец не позволяет кому-либо так просто вывести себя из равновесия.

– Я предполагал, что ты не отложишь все на последний момент, – произнес он. – Это не в твоем стиле. Но все-таки можно подать несколько. На случай, если тебя вдруг не возьмут.

– Одного хватит, – отрезал Лукас.

Старый профессор был настроен благосклонно.

– Как скажешь. Я в свое время тоже подал лишь одно. На внеземную антропологию – ӧссеистика тогда не была отдельной специальностью. Но я знал, что это единственное, чем я хочу заниматься в своей жизни.

«И ты, конечно, думаешь, что я такой же одержимый, а? – подумал Лукас с нарастающим злорадством. – И в этом ты ошибаешься».

Отец кладет руки на стол и выжидающе смотрит на него.

– Итак, Лукас… что ты выбрал?

Лукас сдерживает волнение – делает глубокий вдох и бросает ему прямо в лицо: