– Я не знал, что ты придешь, дорогая. Но ты уже слышала новость про Эмили? Она получила стипендию!

Хлоя выронила из рук плакат, и он соскользнул на кафельный пол. Ее опустошенный взгляд не оставлял сомнений в том, что все происходило у нее на глазах.

– Я хотела сделать тебе сюрприз, – бесцветным голосом произнесла она, обращаясь к Эмили. – Я видела твой заплыв. Я видела, как мой отец и рекрутер привели тебя сюда побеседовать. И я думала… – Ее взгляд заметался между отцом и Эмили. Выражение ужаса исказило ее лицо. Эмили опустила глаза. Бретелька купальника сползла чуть ли не до локтя. Все выглядело так, будто она хотела этого.

– Хлоя, нет! – Эмили издала протестующий вопль, быстрым движением возвращая бретельку на место. – Это не то… Я не… он…

Но Хлоя уже пятилась назад, молча качая головой. Мириады эмоций одновременно вспыхнули на ее лице – отвращение, боль предательства, гнев. Полувсхлип-полурык вырвался из ее горла, и, повернувшись, она побежала прочь.

– Хлоя, подожди! – Эмили бросилась следом за ней, заскользив по мокрому полу. – Пожалуйста!

Поздно. Хлоя уже скрылась из виду.

27. Ах, эти сладкие воспоминания о лете!

– Привет, ребята! – позвал тихий голос. – Полагаю, вы получили мою записку!

Ханна замерла у подножья «вороньего гнезда». Нервы звенели, натянутые как струны. Табита, девушка с крыши, вдруг изменилась. Стала еще больше напоминать Эли. Внезапно Ханна смогла в это поверить. Эмили не ошиблась. Это Эли.

– Подойди ближе, Ханна! – Эли поманила ее изогнутым пальцем. – Я не кусаюсь!

Ханна резко распахнула глаза. Шея, мокрая от пота. Большой палец во рту. После Ямайки у нее появилась привычка сосать большой палец во сне, когда становилось по-настоящему страшно.

Она снова думала об этом. Ей снова снилось это.

– Ханна? – Мама постучала в дверь ее комнаты. – Ханна? Вставай!

Кроха, карликовый доберман Ханны, с энтузиазмом принялся облизывать ей лицо. Ханна покосилась на электронный будильник, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Десять утра; обычно по выходным Ханна спала до полудня. Она села на кровати и застонала.

– Мам, я не хочу делать с тобой бикрам![82] – С тех пор как мама вернулась из Сингапура в прошлом году, она как одержимая каждую субботу с утра по полтора часа занималась «горячей йогой» в комнате, нагретой до 100 градусов[83].

– Это не бикрам. – В голосе мисс Марин сквозили нотки недовольства. – Твой отец звонит. Хочет, чтобы ты приехала к нему в офис. Срочно.

События прошлой ночи тотчас ожили в памяти. Ханна вспомнила, как запрыгнула в вагон вечернего поезда на Филадельфию, ощущая тяжесть украденных денег в сумке. Как всю дорогу заглядывала в телефон – в ожидании ответа от Майка, послания от «Э», – но так ничего и не дождалась. Как встретилась в цветочном ларьке с продавцом Питом – мерзким типом с грязью под ногтями и татуировкой на шее, который смотрел на Ханну так, будто хотел поиметь ее тут же, среди весенних букетов тюльпанов. Как передала ему конверт с наличными. Как оглядывалась через плечо, пытаясь распознать в толпе «Э», но не обнаруживая никого подозрительного.

Она не удовлетворилась простой передачей денег Питу, поэтому еще долго бродила по привокзальной площади, пока не появился Патрик, а потом потребовала, чтобы он при ней удалил фотографии с карты памяти цифровой камеры и жесткого диска.

– Так и быть, – театрально вздохнул Патрик, доставая из сумки камеру и ноутбук. Ханна смотрела, как исчезают фотографии из папки и памяти камеры. Она уже собиралась уходить, когда Патрик схватил ее за сиську, и она заехала ему локтем по ребрам.

Оставалось надеяться, что она все сделала правильно. За ночь в Сети не появилось ни одного изображения полураздетой Ханны. Не поступало никаких тревожных телефонных звонков от Джереми с воплями, что она все испортила. Хорошо, если бы Патрик улетел первым же рейсом в Мексику и Ханна больше никогда не слышала о нем.

Мисс Марин переминалась с ноги на ногу, стоя в дверях.

– Почему он беспокоит тебя в выходной день? – с подозрением спросила она. – Это как-то связано с кампанией? – При слове «кампания» она закатила глаза. Ханна сомневалась, что ее мама станет голосовать за Тома Марина в день выборов. Всякий раз, когда в газете упоминалось его имя, она пренебрежительно фыркала и быстро переворачивала страницу, скептически замечая, что ему лучше не участвовать в работе правительства, учитывая опыт его участия в их браке.

– Я не знаю, – пробормотала Ханна. Она встала с постели, потрепала Кроху по ромбовидной головке и уставилась на свое отражение в зеркале. Кожа выглядела бледной и опухшей. Губы потрескались в уголках. Волосы спутанной копной обрамляли лицо. Не исключено, что отец вызывал ее в офис по делам кампании. Может, они проводили спонтанный мозговой штурм. Возможно ли такое в субботу утром?

Она натянула джинсы от Citizens и толстовку с капюшоном от Juicy и поехала в избирательный штаб отца. Агитационные плакаты с вчерашней вечеринки валялись на полу атриума. В воздухе стоял запах привозной еды и мужского одеколона. Колокольчик лифта взорвал тишину безлюдного пространства. Когда двери открылись на третьем этаже, Ханна немало удивилась тому, что офис отца освещен, как в обычный рабочий день. Мистер Марин сидел на черном кожаном диване, с кружкой кофе в руках. Ханна нервно проскочила через двойные двери, стараясь не споткнуться о заплетающиеся ноги.

Отец поднял на нее взгляд.

– Привет, Ханна. – Он не поднялся с дивана. И не поспешил ей навстречу с раскрытыми объятиями. Он просто сидел и смотрел прямо перед собой.

– Хм, и что привело меня сюда в такую рань? – Ханна пыталась придать своему голосу оттенок легкости и беззаботности. – Еще одна фокус-группа призналась мне в любви?

Мистер Марин даже не улыбнулся. Он сделал долгий глоток кофе, потом вздохнул.

– Пропали деньги из кассы избирательной кампании. Кто-то украл их из сейфа в моем кабинете во время вчерашней вечеринки. Десять тысяч долларов. Я сам пересчитал.

Ханна непроизвольно ахнула. Он что же, вел учет этой мелкой налички?

– Я знаю, знаю, это ужасно. – Мистер Марин покачал головой. – Но ты должна быть честной со мной, Ханна. Тебе что-нибудь известно об этом?

– Нет! – расслышала Ханна собственный голос. – Конечно, нет!

Мистер Марин поставил кружку на столик рядом с диваном.

– Кое-кто видел, как ты выходила на лестничную клетку во время вечеринки. Ты поднималась сюда?

Ханна захлопала ресницами.

– К-кто тебе это сказал? – Кейт? «Э»?

Отец отвернулся, глядя в окно. Следы колес той зловещей машины до сих