Шрифт:
Закладка:
Г. М. Попов, А. Н. Косыгин, М. А. Суслов (слева направо) на трибуне Мавзолея В. И. Ленина во время Первомайского парада на Красной площади. Москва. 1 мая 1949. [РГАКФД. Ед. хр. 7417]
Почти все проходившие по «Ленинградскому делу» лица были в различное время коллегами или просто хорошими знакомыми Алексея Николаевича, а Кузнецов еще и дальним — по жене — родственником Клавдии Андреевны Косыгиной. Алексей Николаевич прекрасно знал как достоинства, так и недостатки многих «ленинградцев», но не мог предположить, что те или иные огрехи могут вызвать репрессии такого — всесоюзного — масштаба.
Сам он мог ждать чего угодно и когда угодно, вплоть до ареста. Мало того, что с 1930-х годов его считали протеже А. А. Жданова, в блокадном Ленинграде он работал с Кузнецовым, а с Вознесенским — уже в Москве и в годы войны, и сразу после. И тесные его контакты с «ленинградскими» ни для кого не были тайной.
П. К. Пономаренко, А. Н. Косыгин, Чжоу Эньлай, А. И. Микоян, Мао Цзэдун, Н. А. Булганин (слева направо) в президиуме торжественного собрания, посвященного 26-й годовщине со дня смерти В. И. Ленина. Москва. 1950. [РГАКФД. Ед. хр. 7085]
— Что происходит? — задавал сам себе вопрос Косыгин. — Чем объяснить не просто «свержение с политического пьедестала», а аресты, обыски, суды, смертные приговоры? Ведь под суд идут те, кто прошел войну, фронт… Неужели всерьез верят в существование некоего «заговора»? Неужели всерьез верят в существование некой «русской партии»? Неужели не очевидна абсурдность обвинений бывшего ленинградского руководства в антипартийности? Ведь все проходящие по «Ленинградскому делу», образно выражаясь, «птенцы из ждановского гнезда». Всех их «выпестовал» и «выпустил в большое политическое плавание» недавно скончавшийся Андрей Александрович. Что же, и Жданова можно обвинить в том же, в чем обвинили всех его протеже? Но при жизни Жданова даже голос на него из «московских» никто повысить не мог, все знали отношение к нему со стороны Сталина. Неужели его смогли убедить в обратном?
— Неужели, неужели и вновь неужели, — спрашивал сам себя Косыгин и не находил ответа.
В сентябре 1950 года состоялся суд над участниками «Ленинградского дела», которых обвиняли во всех грехах — и действительных, и вымышленных. Всего по делу было осуждено 214 человек «основных обвиняемых» и 145 их «близких и дальних родственников». Двое арестованных умерли до суда, 26 обвиняемых, включая Вознесенского и Кузнецова, были приговорены к смертной казни[308].
Уцелеть в этой мясорубке удалось единицам из «ленинградцев», в том числе Косыгину и первому заместителю председателя Государственного планового комитета СССР Г. В. Перову[309].
Н. С. Хрущев и в 1960-х годах говорил, что не может объяснить, как Алексей Николаевич «удержался» и как Сталин не приказал арестовать Косыгина.
Алексея Николаевича спасло исключительно личное расположение Сталина, который пристально следил за ходом дела, давая «добро» на арест того или иного лица — так как речь шла о деятелях самого высокого ранга. По-другому объяснить спасение Косыгина невозможно. Сталин ценил Косыгина как специалиста и профессионала, практика, разбирающегося в сложнейших вопросах экономики и финансов и не замеченного в политических интригах.
На одном из заседаний Политбюро осенью 1949-го Сталин панибратски похлопал Косыгина по плечу: «Что, Косыга, дрожишь? Не волнуйся, поработаешь еще…»[310] Страх оставался одним из непременных элементов управления, и Алексей Николаевич должен был почувствовать это на себе.
Естественно, фамилия Косыгина неоднократно звучала на допросах обвиняемых. Их копии представляли всем членам Политбюро, в том числе и самому Косыгину; кто-то в его экземпляре услужливо подчеркивал красным карандашом любое упоминание о нем. И по каждому такому случаю Косыгину приходилось готовить подробнейшие ответы, дабы при необходимости защитить себя.
Текст выступления А. Н. Косыгина «Нашими успехами мы обязаны великому Сталину». 1949. [Из открытых источников]
Каждое утро, уезжая на службу, Алексей Николаевич мысленно прощался с семьей, поскольку не знал, вернется или нет. Да и ночью Косыгин не спал, внимательно прислушиваясь, что происходит за дверями квартиры…
Квартира Косыгиных, видимо по прямому распоряжению Берии, была нашпигована прослушивающей аппаратурой. И жена, и дочь Алексея Николаевича знали об этом, а потому предпочитали все серьезные разговоры вести вне стен дома[311].
Косыгин был осведомлен, что в подготовленном проекте закрытого письма Политбюро членам и кандидатам в члены ЦК ВКП(б) «Об антипартийной враждебной группе Кузнецова, Попкова, Родионова, Капустина, Соловьева и др.» Маленков пытался «подвести под статью» и его: «Следует указать на неправильное поведение Косыгина А. Н., который оказался как член Политбюро не на высоте своих обязанностей… Он не разглядел антипартийного, вражеского характера группы Кузнецова, не проявил необходимой политической бдительности и не сообщил в ЦК ВКП(б) о непартийных разговорах Кузнецова и др.»[312].
Перед Первомайским парадом у здания Президиума Верховного Совета СССР (слева направо): К. Е. Ворошилов, Н. А. Булганин, Л. М. Каганович, И. В. Сталин, А. Н. Косыгин. Москва. 1 мая 1952. [РГАКФД. Ед. хр. 351797]
Сталин проект письма так и оставил проектом, «похоронив» его в своем личном архиве.
О «Ленинградском деле» Косыгин все последующие годы своей жизни старался «не распространяться» и даже «не рассуждать», так много седых волос оно добавило ему и его жене… Однако помог тем, кто уцелел в этом «деле» (жене казненного А. А. Кузнецова) и был освобожден во второй половине 1950-х годов…
Члены правительства СССР А. Н. Косыгин, Л. М. Каганович, П. К. Пономаренко, М. А. Суслов, Н. А. Булганин перед парадом на Красной площади. Москва. 1 мая 1952. [РГАКФД. Ед. хр. 351800]
«Ленинградское дело» — один из последних «аккордов» массовых репрессий, пожалуй, самое страшное в их послевоенной волне…
«Московские» боялись Жданова — от одной только фамилии, от одного облика Жданова веяло чем-то тревожным, брала оторопь — а потому ему рискнули «отомстить» только после его смерти, и то — изощренно, нанеся удар по его
