скоростью, с какой те падали с тополей. По бетонным дорожкам, соединяющим высокие здания красного кирпича, шагали в разных направлениях студенты – чисто выбритые парни в стильных свитерах и брюках с ремнем и девушки в узких шерстяных юбках и выглаженных белых блузках. Раньше мне и в голову не приходило, что женщины могут учиться в университетах. Девочки из Айолы редко отваживались на путешествие в Ганнисон, чтобы продолжить там учебу. Лично я в этом смысла точно не видела. Девушки, мимо которых я проходила по кампусу, были для меня такой же диковинкой, как звери в зоопарке. Они фланировали маленькими группками на высоких каблуках или в черно-белых кожаных ботиночках, выстукивая по тротуару глухой мотив. Я отъехала от дома на каких‐то тридцать миль, а ощущение было такое, будто очутилась в чужой стране. Я еще не решила, куда перееду, когда продажа фермы будет окончательно оформлена и я покину Айолу, но тут же решила, что уж точно не в Ганнисон.

Тут я обратила внимание на белое оштукатуренное здание, перед которым цвел роскошный сад с десятками необыкновенных растений. Я пошла через сад, с восторгом разглядывая удивительные и незнакомые деревья, перед каждым из которых была воткнута в землю металлическая табличка с непроизносимым названием. Садовая тропа привела меня к стеклянной двери, и я прочитала, что это вход в естественно-научный корпус университета. Присмотревшись, я увидела за стеклом длинный коридор со множеством пронумерованных дверей, все они были закрыты, кроме одной, на которой значилось: “Канцелярия”.

Я сделала глубокий вдох и вошла.

Светловолосая женщина, сидящая за столом, в одной руке держала кружку с кофе, а другой заполняла какой‐то бланк. Прежде чем она успела оторвать глаза от бумаги и обратить на меня вежливый и внимательный взгляд, я успела подумать, что вот такой могла бы стать моя тетя Вив, если бы дожила до средних лет. У этой женщины был стиль и уверенность в себе, к тому же, судя по всему, она умело управлялась со множеством задач одновременно. Черно-белая табличка в прямоугольной серебряной рамке у нее на столе гласила: “Луиза Лэндон, секретарь”.

– Что случилось, моя милая? – спросила она, торопливо, но в то же время с явной готовностью помочь.

– Меня зовут Виктория Нэш, – я протянула руку, и она, отложив работу, ее пожала. – Я здесь не учусь. Но мне нужен совет.

Я рассказала о знаменитых персиках моей семьи и о планах правительства затопить Айолу. Она сказала, что слышала и о том, и о другом. Она слушала меня внимательно, сдвинув брови и забыв про остывающий кофе.

Когда я закончила описывать свое безвыходное положение, мисс Лэндон схватила трубку черного аппарата. Быстро и энергично крутя диск, она метнула в меня взгляд и заявила:

– Я знаю, мисс Нэш, кто вам нужен. Вам нужен сумасшедший ботаник.

Мисс Лэндон проводила меня наверх в кабинет доктора Сеймура Грили, предварительно коротко изложив ему мою проблему. По пути она указала через высокое окно на его лабораторию – настоящие джунгли из лоз, листьев и корней, беспорядочно произрастающих в горшках, пробирках, ведрах и аквариумах. Мисс Лэндон хихикнула и попросила меня не пугаться.

– Поверьте мне, – сказала она. – Он именно тот, кого вы ищете.

Сеймур Грили дожидался нас на пороге своего кабинета. Я еще никогда в жизни не видела профессоров, но его очки в круглой черной оправе и худощавая фигура под излишне просторным твидовым пиджаком как будто соответствовали моим представлениям. Он оказался моложе, чем я думала, и держался неожиданно нервно, но в то же время любезно. Рыжеватые волосы торчали во все стороны, будто он слишком часто их ерошил. Улыбался он смущенно, но искренне. Мне он сразу понравился.

– Персики Нэша, – сказал он, с жаром протягивая мне руку.

– Виктория, – отозвалась я, протягивая в ответ свою.

Он схватил мою ладонь и пожал ее с таким чувством, будто знакомится с очень важной персоной.

– Сеймур Грили, – представился он. – Студенты называют меня Грини[1], потому что я, видите ли, весь с головой в растениях. Прошу вас, проходите ко мне в кабинет.

Он положил руку мне на спину и подтолкнул в нужном направлении. Мисс Лэндон сверкнула удовлетворенной улыбкой и удалилась.

В кабинете царил кавардак из книг, бумаг и растений. Он сел за стол и указал мне на второй стул. Я убрала стопку бумаг и села. Он нагнулся вперед, оперевшись на оба локтя, и слушал, как я рассказываю о судьбе своего сада. Когда в конце речи я обратилась к нему с мольбой о помощи, он запустил обе растопыренные пятерни в волосы и наморщил лоб.

– Если я правильно понял, речь идет не о том, чтобы привить побеги и начать все заново? – уточнил он.

– Нет, – ответила я, сама не зная, в чем состоит мой план, пока мне не пришлось его озвучить, – я хочу их спасти. Каждое дерево до единого.

– Понятно, – задумчиво произнес он. – Даже старые? Боюсь, спасать старые деревья большого смысла нет.

Профессор был, безусловно, прав. Деревья нашего сада приносили качественные плоды дольше, чем у других, – по двадцать-двадцать пять лет, а потом начинали увядать. Дедушка Холлис и папа оба придерживались строгой схемы регулярного омоложения сада: один участок всегда был засажен покровными растениями и дожидался новой посадки привитых саженцев, когда приходило время выкорчевывать самую старую группу деревьев и превращать их в мульчу. Я прекрасно знала схему ротации, но не желала признавать, что все деревья спасти не смогу. В саду у нас сейчас был только один участок, который уже практически не плодоносил, четыре длинных ряда скрюченных старых деревьев, нежно мною любимых и посаженных в тот год, когда я родилась. Мне было бы очень больно их бросить.

– Ладно, – грустно отозвалась я. – Я согласна. Но это только один участок. А остальные – всего участков примерно дюжина – должны уцелеть.

Грини сдвинул брови еще сильнее. В глубокой задумчивости он смотрел куда‐то в направлении книжного шкафа.

– Обещать ничего не могу, – сказал он наконец и принялся подробно посвящать меня во все сложности перевозки сада.

Какие‐то из терминов, которые он употреблял, были мне знакомы, ведь не зря я всю жизнь провела среди деревьев, но другие, вроде водородного показателя почвы, ожога коры и запутанных корней, звучали чересчур заумно для сада, который всю жизнь сам прекрасно знал, как расти.

– Корни у нас сильные, – сказала я.

– О, не сомневаюсь, – отозвался он. – О ваших деревьях ходят легенды. Но сильные они в своей родной почве. Перемести их, и… видите ли, я просто хочу, чтобы вы