постели, а уже поздно, – раздался незнакомый голос. Он принадлежал темнокожей брюнетке с короткой стрижкой, стоящей за огромным деревянным письменным столом. Золотые швы её брючного костюма посверкивали в мигающем свете камина. Элина заметила у неё на нагрудном кармане такой же герб, как на мозаичном полу атриума.

– Садитесь, пожалуйста! – Под пристальным взглядом незнакомки трое друзей уселись на стулья у письменного стола, затем она опустилась на свой.

– Меня зовут Зое Боне, я магистр конфетных дел, вхожу в состав консилиума.

Элину пугало исходящее от госпожи Боне властное спокойствие.

– А мы...

– О, не беспокойся. Я знаю, кто вы, – сказала госпожа Боне. Сцепив руки, она внимательно изучала лица ребят. – Элина Пфеффер, Шарлотта Зоммерфельд и Робин Цукерхут, отпрыск одной из наших старейших семей сладкомагов, – госпожа Боне сделала долгую паузу. – Нам известно всё, что произошло в Бел они. Однако для вмешательства магистров требуется несколько больше, чем незначительные стычки среди сладкомагов. Кое-кто в наших рядах даже склонялся к мысли, что в появлении горчаков виновны Цукерхуты. Если вспомнить историю твоей семьи, дорогой Робин, то эта теория не так уж нелепа.

Элина видела, что Робин озадаченно сдвинул брови.

– Историю моей семьи?

– А, вот как, – снисходительно кивнула госпожа Боне. – Значит, родители вам этого не рассказывали. Ну так вот: в юности они совершили серьёзную ошибку, которая поставила под угрозу нашу общую тайну. Не мне вам об этом говорить, но это привело тогда к отказу на неопределённое время в выдаче лицензии.

Робин взглянул на госпожу магистра с лёгким раздражением.

– Видимо, нарушать правила у вас, Цукерхутов, в крови, – продолжала госпожа Боне. – Эти девочки, – она указала на Чарли и Элину, – не из нашего мира, а всё же сидят сегодня передо мной. Как такое может быть? – Не дав Робину ответить, госпожа Боне продолжила: – Разумеется, никто не забудет, какое важное дело вы сделали. – Она выдвинула ящик своего письменного стола и, достав оттуда сахарницу, отвинтила крышку. – Возьми, Шарлотта! Чтобы снять с тебя колдовство, одного шарика должно хватить.

Чарли робко ухватила пальцами один сахарный шарик.

– Простите, пожалуйста, за этот вопрос, госпожа Боне, – вежливо сказала Элина, – но откуда вы всё знаете? А если вы были в курсе событий, то почему... ну, в общем...

– Почему магистры вам не помогли? – сформулировала госпожа Боне вопрос Элины. – Ну, вообще-то я не вправе обсуждать с детьми дела магистров. Но, думаю, в вашем случае я могу сделать маленькое исключение.

Чарли принялась жевать сахарный шарик, а госпожа Боне, закрыв сахарницу, убрала её на место. Элина не могла понять отношения к ним госпожи Боне: нельзя сказать, что она недоброжелательная, но вместе с тем какая-то очень отстранённая. Элина не знала, что и думать.

– Ту, кого вы знаете под именем Алфея, зовут Вивьен Алфея Ромина Алдрич. Мы давно искали её, несколько раз нападали на след, но даже не предполагали, что она в Белони. Уже много лет она считается пропавшей. И всё же у нас было достаточно оснований не спешить гоняться за ней, но я не буду вам их перечислять.

Удастся Элине когда-нибудь узнать историю Вивьен или нет – в любом случае она надеялась, что встретиться им никогда больше не доведётся.

– Нет никакого смысла копаться в прошлом – это дело магистров, – продолжила госпожа Боне. – О людях, которые из-за Вивьен Алдрич столкнулись с горчаками, мы уже позаботились. Кроме того, я навещу Эмиля Шноттера, поскольку обращалась к нему с поручениями и теперь просто обязана оказать ему эту любезность.

– Вы знаете господина Шноттера? – удивилась Элина.

Госпожа Боне оставила её вопрос без внимания.

– В благодарность за вашу поддержку в борьбе против Вивьен Алдрич консилиум готов разрешить семье Цукерхутов сдавать экзамены и тем самым дать шанс получить лицензию. Что касается вас, девочки... – госпожа магистр замолчала. – Ваше желание исполнилось, не так ли?

– Запрет с моей семьи снят? – недоверчиво спросил Робин. – Навсегда?

Госпожа Боне кивнула:

– Элина, Чарли, извините, но мне нужно поговорить с Робином наедине. Подождите пока, пожалуйста, за дверью.

– Но они... – под суровым взглядом госпожи Боне Робин испуганно осёкся.

– Всё хорошо, – шепнула ему Элина. – Мы подождём.

В коридоре было холодно и мрачно. Госпожа Иль- море вынудила девочек сесть на скамейку у окна, чтобы они «ничего не сломали».

– Как ты думаешь, что они там так долго обсуждают? – прошептала Чарли. – И почему нам нельзя этого слышать?

– Что-то про лицензию? Или про чемодан? Тайные дела сладкомагов?

– Тётка трещит без умолку, – пробормотала Чарли. – Она про нас даже хоть что-то узнать не захотела. Тебе это тоже показалось странным?

– А ты заметила, что наговорила-то она много, но при этом ничего не сказала? – спросила Элина. – Если магистры знали о Вивьен Алдрич, они должны были бы раньше что-нибудь предпринять. Что же тогда произошло?

– Не знаю, – Чарли в беспокойстве посмотрела на закрытую дверь. – У меня какое-то странное предчувствие.

– Понимаю. Магистры явно что-то скрывают, – пробормотала Элина.

– Мир магии полон секретов, – подытожила Чарли.

Дверь со скрипом отворилась, и вышел Робин. В руках он держал маленькую шкатулку и казался бледным и встревоженным. Элина вопросительно посмотрела на него: что же ещё сказала ему госпожа Боне? И что в этой шкатулке? В душе у Элины росло нехорошее чувство.

– Идёмте назад в атриум, – поторопила госпожа Ильморе.

Элина почти забыла про реферетти – ведь та надзирала за ней и Чарли, стоя на некотором расстоянии от них молча и неподвижно, словно какая-нибудь статуя. А теперь она вела всех троих обратно в атриум маршевым темпом тюремной надзирательницы.

– Ты знаешь, что нужно делать? – спросила она у Робина.

Он кивнул на шкатулку:

– Да.

Госпожа Ильморе взглянула на золотые часы на запястье:

– Даю вам пять минут.

– Пять минут на что? – спросила Элина, но госпожа Ильморе уже отошла слишком далеко, чтобы услышать её. Элина посмотрела на Робина, который не сводил глаз со шкатулки, будто в ней заключалась ещё одна тайна.

– Что там лежит? – спросила Чарли.

Тяжело вздохнув, Робин взглянул на них обеих.

– Да сладость одна, – голос у него дрожал. Он откашлялся. – Она