class="empty-line"/>

Вечером.

Во дворе тоже скучно стало. Остались только гвардейцы во главе с Тимохой. Все разъехались по сёлам и дачам.

— Пошли что ли, Витёк, поспаррингуем? — Предлагают парни. Идём, спаррингуем и так, балуемся.

Встают, к примеру, двое, сцепив руки, третий разгоняется, опирается на сцепку и прыгает вверх. Высоко получается. Мы приметили изрядную ветку на дереве, на высоте метра три с половиной. Если один из гвардейцев прыгает, не достаёт. А я долетаю, я ж легче.

Не первый день практикуем. Получилось не сразу. Эти придурки в первый раз так поддали, что меня закрутило. Пришлось уже в падении сальто закручивать и всё равно чуть не плашмя спиной приложился. Ох, и орал на них тогда. Ладно, не сломал себе ничего. Там очень важно угол толчка соблюдать. Не строго перпендикулярно, а градусов в семьдесят пять-восемьдесят. Опыт, короче, пришлось набирать.

— Так и не добрались мы до ауешников, — сожалеет Тимка, когда нам надоели все телодвижения, и мы уселись на скамейку в нашем углу.

— В конце лета доберёмся, — обещаю друзьям, — когда все съедутся.

— Замётано, — кивает Колян.

— Слышали, у озера какая-то девчонка пропала? — Делится новостями Санёк. — Тринадцать лет. Потом где-то в овраге тело нашли.

— Изнасилованная? — Настораживают меня такие дела. Слишком много знакомых девчонок, чтобы игнорировать такую опасность.

— Не знаю, — Санёк пожимает плечами. — Говорят, задушена.

— Обычно маньяки так делают, — размышляю вслух, — жди новых случаев.

— Хочешь сказать, — внимательно смотрит Тим, — серийный маньяк?

— А что, какие-то другие бывают? Если кто-то заманьячил, то сам не остановится, — отмахиваюсь от редких комаров веточкой.

— А нам что за дело? — Коляну фиолетово. — Менты пусть ловят, их работа.

— Что за дело? Понимаешь, Коль, тот редкий случай, когда тебя могут похвалить за то, что ты кому-то руку сломал или даже покалечил. Надо знать край наших сил, который пересекать нельзя. Только в боевых условиях. Реальных боевых условий мы до сих пор не видели.

— Предлагаешь нам найти его и прибить? — Тим не любит экивоков, всегда идёт прямо.

Пожимаю плечами.

— Есть опасность. К ней надо быть готовым. Найти мы его не сможем, нет у нас никаких возможностей. Отпечатки пальцев не снимем, фоторобот… хм-м, а фоторобот я могу нарисовать. С полпинка. Только увидеть его надо.

— В том-то и дело, — говорит Тим, — а подраться мы завсегда. Хоть с маньяком, хоть с кем.

— Парни, а давайте всё-таки ауешникам всыпем? — Предлагает Санёк.

— Мало нас… — хмурится Колян.

— Варькиных позовём, — предлагаю я.

Мы сами не заметили, как начинаем разрабатывать план. А что? Времени до выпускного бала целый вагон.

21 июня, время 16.10

Парк Липки.

Стою, никого не трогаю, в телефон втыкаю. Простенький кнопочный. Смарт на улицу редко таскаю, мало ли что. Завтра особый день для страны. Много лет назад сильный враг вверг нашу страну в пучину трагедии и нанёс народу огромную травму, следы которой не изжиты до сих пор. Вызревает с тех пор традиция устраивать армагеддон своим врагам именно в этот день. Пусть не в июне, а, допустим, в феврале. Пусть не точно в этот день, а плюс-минус. Завтра нельзя, выпускной бал, а сегодня как раз. Операция «Багратион»*, помнится, тоже не точно 22 июня началась, гы-гы.

(* — Витя ошибается. Операция «Багратион» началась именно 22 июня 1944-го года. Против менее, чем в 200 тысяч потерь убитыми Советской армии, вермахт потерял только убитыми в два раза больше. Плюс 158 тысяч попали в плен.)

Дерево, на которое опёрся, достаточно толстое, так что когда шумная дюжина парнишек проходит мимо, то меня не замечают. Если перемещаться за стволом по мере их движения, то ничего удивительного в моей незаметности нет.

Вглубь парка в шахматном порядке стоят лавочки. Лихая ватага приближается к одной из них, где на приближающуюся шайку глазами кроликов смотрит пара парнишек. Понимаю их прекрасно. Бежать поздно и бесполезно, мгновенно включится охотничий рефлекс. Догонят и затопчут. Одна надежда — мимо пройдут, сказав что-нибудь обидное.

Парнишек я знаю. Ребята с Варькиного двора совсем не пай-мальчики, но при таком соотношении им ничего не светит. Отправляю заготовленную эсэмэску: «Точка два. Все — сюда!».

Надежды ребят на мирный проход не оправдываются. Ватага окружает лавочку. Не слышу, что говорят, зато знаю. С какого района, почему без шапки, дай закурить, где твой телефон? Меня изредка тоже так спрашивают, только договорить редко успевают. В бубен сразу бью.

Выхожу на край аллеи, закладываю пальцы в рот, и по парку прокатывается тройной оглушительный свист. Ватага оглядывается, замирает в недоумении. Кто посмел, в их присутствии?

Зря они на меня уставились. Из глубины парка материализуется шесть крепких парней. Гвардейцы — главная ударная сила. Моментально меняется не в пользу офигешников-ауешников соотношение сил. Гвардейцы на разговоры времени не тратят, после первого налёта на ногах остаются пять человек. Сидевшие ранее на скамейке тоже незамедлительно вступают в бой. И-э-э-х! Я так, пожалуй, и не успею к разбору полётов. Это уже не драка, а избиение, отчаянно матерящихся ауешников катают ногами по асфальту и земле.

Сзади топот. Оглядываюсь. Ох, ты ж мать твою через коромысло! Подмога бежит и вовсе не к нам. Ещё десяток, да из этих кто-то встанет, да все встанут, их же никто не калечил. По парку снова разносится заливистый свист, а в проносящийся мимо десяток врезается смерч. Это я его изображаю.

Двое сразу летят кубарем от подножки. Не, я не осьминог, чтобы несколько подножек одновременно ставить, просто второй запнулся об упавшего первого. Бэкфист правой рукой — ещё один на асфальте. Вдогонку ногой, от сильнейшего удара в голову летит оземь следующий… и-е-е-х-о-у! Как же давно я так не веселился! Упоительно то чувство, когда враг летит оземь от хорошего удара.

Получаю вскользь по скуле, что меня только подстёгивает. Над полученным ударом не надо переживать и страдать. Надо моментально реагировать, хотя бы вычислить, откуда прилетело и куда бить ответно. Руку в захват, удар ногой чуть ниже подмышки и руку отпустить. Чувак в ауте, не может вдохнуть.

Находится отчаянный смельчак, что бросается на меня с разгона. Катимся по траве, сцепившись разъярёнными котами. Это ты зря придумал, лежи теперь с разбитой в кровь мордой и чеши треснувшие рёбра. Ссадину на лбу я как-нибудь переживу.

Встаю, но как-то слишком легко встаю, прямо взлетаю, почти не касаюсь ногами земли. Чорд! Не прокачал вовремя ситуёвину, да и как это сделаешь в такой свалке? У, мля! От лёгкого удара полицейской дубинки по спине меня аж выгибает. Это со стороны лёгкий удар, а стальной трос, спрятанный под слоем резины, убеждает увесисто.

Прокручиваю память. Да, полицейский свист был. Оглядываюсь. Прихватили трёх ауешников, остальные сделали ноги. Мои тоже вовремя сориентировались. Видать увлеклись затаптыванием врагов… ага, вон ещё четверых подбирают. Увлеклись немного, но шухер вовремя засекли. Ф-ф-у ты! Уже заговорил, как ауешник. Заразно это что ли?

— Наручники на тебя нацепить или сам пойдёшь? — Меня крепко держит за шиворот омоновец в чёрной форме. Без шлема, брони и щита. Ну, правильно. Чего им снаряжаться? Не на уличные беспорядки выехали, а всего лишь драку подростков пресечь. Пары парней с дубинками хватит.

Моих спарринг-партнёров уже волокут-несут к центральному входу на глазах любопытствующей толпы.

— Давайте наручники, — легко соглашаюсь, — по приколу будет.

Невозмутимый служитель закона цепляет мне браслет. Сопряжённый — себе. Теперь мы с ним скованные одной цепью. Браво шагаем к выходу. Примериваюсь, иду рядом в ногу, печатая шаг. Мент косится, но молчит.

У входа автобус с приветливо распахнутыми дверями, рядом грамотно, сетью, — хрен удерёшь, — рассосредоточились омоновцы и полисмены в форме. Сначала в рядом стоящий автозак втаскивают офигевших ауешников, роняющих кровавые сопли. Нас, шагающих в ногу, как на параде, встречают смешками. Спешно цепляю маску пай-мальчика.

— С ними хочу, — киваю в сторону автозака и неожиданно кровожадно улыбаюсь. Очень коротко.

— Перебьёшься, — грубо ответствует мент и у самой двери в автобус отцепляет браслет. — С нами поедешь.

— Это огромная честь для меня! — Пафосно заявляю присутствующим и дисциплинированно лезу в омоновский транспорт. Раздаются несколько смешков.

— Клоун, — в голосе конвоира фальшивое осуждение.

Долго ли коротко ли, доставляют нас в участок. Офигешников в обезьянник, меня на скамейку рядом с дежурным. Слегка недоумеваю, как-то мягко полисмены